Кэтрин Эпплгейт - Креншоу

Она была еще ребенком.

Я лежу в кровати, а список всего того, по чему я буду скучать, становится все длиннее. Я велю своему мозгу взять тайм-аут. Иногда это и впрямь помогает.

Но в этот раз не особенно.

В прошлом году директор школы сказал мне, что у меня «взрослая душа». Я спросил, что он имеет в виду, и он ответил, что я кажусь мудрым не по годам. Потом добавил, что это комплимент. Сказал, что ему нравится, что я всегда чувствую, когда кому-то нужна помощь с дробями, или что я выбрасываю мусор из точилки без напоминаний.

Дома я такой же. Большую часть времени уж точно. Иногда у меня такое чувство, будто я самый взрослый в этой семье. Вот почему мне тогда казалось, что родители должны были бы понять, что со мной можно говорить на серьезные темы.

И вот почему мне тогда казалось, что они должны были сказать мне правду о переезде.

Прошлой осенью в наш дом через собачью дверцу влез огромный енот. Было два часа ночи. Арета залаяла как ненормальная, и мы все сбежались посмотреть, что же случилось.

Енот был на кухне, он внимательно изучал кусочек собачьего корма. Он с гордостью держал его в своих маленьких лапках, словно это был большой коричневый бриллиант, и ни капельки не боялся нас.

Наш гость осторожно сгрыз свою драгоценную находку. Судя по его виду, он был рад, что мы присоединились к его трапезе.

Арета запрыгнула на диван. Она лаяла так громко, что я думал, что у меня уши отвалятся.

Робин убежала за своей детской коляской на случай, если еноту захочется прокатиться.

Мама позвонила по номеру 911, чтобы сообщить о незаконном проникновении в наше жилище.

Папа, на котором была только нижняя часть его пижамы с обезьянками, включил свою электрогитару. Зазвучали жуткие скрежещущие звуки, режущие ухо, – папа хотел прогнать ими енота.

– Не смей подходить близко к этому зверю, – предупредила мама Робин. Она показала на свой мобильный и сделала нам знак замолчать. – Да, господин полицейский, да. Улица Тихой Луны, шестьдесят восемь. Нет, он ни на кого не нападает. Он ест собачью еду. Собачий корм, если точнее. Сухой такой. Дети, не приближайтесь к нему. Возможно, он бешеный.

– Это не кролик, мамочка, – сказала Робин, катая свою коляску кругами по гостиной. – Это бобер, я почти уверена.

Какое-то время я молча наблюдал за тем, как они все сходят с ума. Это было весьма забавно.

Наконец я свистнул.

Для ребенка я свищу очень даже неплохо. Я использую мизинцы.

Все замерли и посмотрели на меня. Даже енот.

– Просто сядьте на диван, – попросил я. – Я знаю, что делать.

Я подошел ко входной двери и открыл ее.

И все. Открыл дверь, и только.

За ней стеной стоял туман. Переговаривались лягушки. В мире царило спокойствие.

Все сидели на диване. Я отвлек Арету резиновой белкой, которую собака очень любила жевать. Игрушка вся была в собачьей слюне.

Мы наблюдали за тем, как енот доедает. Когда он закончил, он вразвалку прошел мимо нас, словно это его собственная квартира, и направился ко входной двери. Перед тем как уйти, он посмотрел на нас через плечо. Я почти слышал, как он бормочет: «В следующий раз залезу в другой дом. Сумасшедшая семейка».

Позже у меня возникло чувство, что теперь я всегда должен быть настороже на случай, если еще один енот решит проникнуть в нашу квартиру.

В субботу утром, проснувшись, я пошел в гостиную и увидел там, где раньше стоял телевизор, пустое место. Без него комната казалась голой.

Папа готовил завтрак. Оладьи и бекон. Такой вкуснятины мы не ели уже очень давно.

Робин сидела за кухонным столом. У Ареты текли слюни, а у моей сестры весь подбородок стал липким от сиропа.

– Папа испек мне оладушки в форме буквы «Р». Это значит: «Робин».

– А у тебя есть буквы-любимчики? – спросил меня папа.

При нем была трость, как и всякий раз, когда он чувствовал себя неважно.

– Как ты? – спросил я.

– Ты из-за трости спрашиваешь? – Папа пожал плечами. – Это так, страховочные меры.

Я обнял его.

– Я бы охотно поел обыкновенных круглых оладий, – сказал я. – А где мама?

– Взяла дополнительную утреннюю смену в кафе.

– Папочка продал телевизор Марисоль, – сообщила Робин. Она выпятила нижнюю губу, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что она ужасно недовольна.