Сельма Лагерлёф - Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

Во дворе никого не было, и они сели на травку прямо перед домом. Белый спокойно и с достоинством показывал Дунфин, как шикарно он жил, пока был домашним гусем. Они осмотрели весь двор, и тут Белый увидел, что дверь в коровник, где за перегородкой был загон для гусей, открыта.

Он осторожно заглянул внутрь.

– Никого! – весело гоготнул он. – Идите сюда, я покажу вам наш загон! Да не бойтесь, никакой опасности!

И все они – Белый, Дунфин и шесть гусят-подростков – потянулись в загон.

– Вот так! – Белый даже распушил перья от гордости. – Вот так шикарно мы здесь жили. Вот кормушка, и овес, и свежая вода – сколько хочешь! Смотри-ка, и сейчас тут еда.

Он подбежал к кормушке и начал жадно клевать. Не каждый день достается гусям отборный, хорошо просушенный овес.

Но Дунфин чувствовала себя неуютно.

– Пойдем отсюда! У меня дурные предчувствия, – сказала она.

– Сейчас-сейчас, еще пару зерен… ой!

Белый бросился к выходу, но было уже поздно: там стояла хозяйка. Она захлопнула дверь и закрыла ее на крючок.

Отец наконец достал из копыта Свартена железную занозу. Счастью не было конца – он стоял и гладил своего любимца, а тот довольно кивал головой и тихо фыркал.

– Посмотри, кого я поймала! – Мать буквально ворвалась в стойло.

– Погоди, мать, посмотри сначала сюда! Это я достал из копыта Свартена!

Мать посмотрела на него долгим взглядом:

– А тебе не кажется, Хольгер, что счастье опять нам начало улыбаться? Подумай, тот большой белый гусак, которого мы откармливали к Дню святого Мортена, вернулся домой! Он, оказывается, улетел с дикими гусями, а сейчас привел сюда всю семью! Он сам и семь диких! Они пошли в загон, а я их там заперла.

– Страннее не придумаешь, – удивился Хольгер Нильссон. – И знаешь, что в этом самое приятное? Теперь понятно, что сын не крал у нас гуся.

– Твоя правда, это самое главное. Но, боюсь, сегодня вечером придется гуся зарезать. Праздник-то послезавтра!

– Жалко резать, – с сомнением сказал отец. – Гусак к нам по доброй воле вернулся, не ждал такого приема. Да еще приплод с собой привел. В другие времена жить бы ему да жить… но теперь продадим дом, а его куда девать? Не с собой же брать.

– Да уж…

– Помоги мне притащить их в дом.

Они вышли, и уже через минуту мальчуган увидел, как отец несет Белого и Дунфин: под мышкой правой руки – Белый, под мышкой левой – Дунфин.

– Тумметот! Тумметот! Помоги! – отчаянно гоготал Белый.

Он даже не знал, что мальчик совсем рядом, но уже привык – в тяжелую минуту звал на помощь Тумметота.

Нильс Хольгерссон слышал крики Белого, но не двинулся с места. Застыл неподвижно в дверях стойла. Не потому, что решил не вмешиваться: ведь если Белого зарежут, он освободится от заклятия и опять станет человеком. Нет, его останавливало не это. Чтобы спасти гусей, он должен показаться родителям. Им и так тяжело, думал он. Зачем добавлять родным людям горя?

Но раздумывал он недолго. Стремглав помчался через двор, одним прыжком вскочил на ступеньки и оказался в сенях. Снял по старой, наверное, навек укоренившейся привычке деревянные башмачки, пошел к двери, поднял руку, чтобы постучать, и замер в нерешительности. Что делать? Он и сам навсегда останется гномом, и родителям причинит горе и боль.

С другой стороны, это же Белый!

С тех пор как он последний раз стоял здесь, у него не было лучше и надежнее друга, чем простодушный, но верный и отважный гусь. Он вспомнил, в какие передряги попадали они вместе на замерзших озерах, в бушующем море, среди свирепых хищников. Белый не раз спасал ему жизнь.

Его сердце забилось от любви и благодарности. Он превозмог себя и изо всех сил заколотил в дверь.

– Кто это? – спросил отец и открыл, не дожидаясь ответа.

– Мамочка, не трогай Мортена! Не трогай Дунфин! Пожалуйста! – крикнул мальчик.

Белый и Дунфин громко загоготали. Они уже лежали, связанные, на скамейке. Слава богу, живые.

Но еще громче вскрикнула мать:

– О боже! Нильс! Какой ты стал большой и красивый!

Мальчик остался стоять на пороге, как гость, не уверенный, что хозяева рады его приходу. Ему было очень страшно – что скажут родители? Мать подбежала к нему, обняла и повела в дом, и он только теперь понял, что произошло:

– Мама! Папа! Я опять большой! Я опять стал человеком!

– А пообносился-то как! – вздохнула мать.

Он вспомнил все эти месяцы, и из глаз его полились слезы радости и облегчения. Еще бы не пообносился!