Дэн Браун: Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты

Лэнгдон не отрывал глаз от снимка, и на смену возмущению пришел страх. Зрелище отвратительное, но дело тут не только в этом. У него возникло тревожное ощущение deja vu 5. Чуть больше года назад Лэнгдон получил снимок трупа и аналогичную просьбу о помощи. А еще через двадцать четыре часа едва не расстался с жизнью, и случилось это в Ватикане. Нет, этот снимок совсем другой, но, однако же, явное сходство в сценарии имело место.The agent checked his watch. "My capitaine is waiting, sir."Агент взглянул на часы: — Мой капитан ждет, сэр.Langdon barely heard him. His eyes were still riveted on the picture. "This symbol here, and the way his body is so oddly... "По Лэнгдон его не слышал. Глаза по-прежнему были устремлены на снимок.— Вот этот символ здесь, и потом то, что тело так странно..."Positioned?" the agent offered.— Он отравлен? — предположил агент.Langdon nodded, feeling a chill as he looked up. "I can't imagine who would do this to someone."The agent looked grim. "You don't understand, Mr. Langdon. What you see in this photograph..." He paused. "Monsieur Sauniere did that to himself."Лэнгдон кивнул, вздрогнул и поднял на него взгляд:— Просто представить не могу, кто мог сотворить такое... Агент помрачнел.— Вы не поняли, мистер Лэнгдон. То, что вы видите на снимке... — Тут он запнулся. — Короче, месье Соньер это сам с собой сделал.CHAPTER 2ГЛАВА 2One mile away, the hulking albino named Silas limped through the front gate of the luxurious brownstone residence on Rue La Bruyere. The spiked cilice belt that he wore around his thigh cut into his flesh, and yet his soul sang with satisfaction of service to the Lord.Pain is good.Примерно в миле от отеля "Ритц" альбинос по имени Сайлас, прихрамывая, прошел в ворота перед роскошным особняком красного кирпича на рю Лабрюйер. Подвязка с шипами, сплетенная из человеческих волос, которую он носил на бедре, больно впивалась в кожу, однако душа его пела от радости. Еще бы, он славно послужил Г осподу.Боль, она только на пользу.His red eyes scanned the lobby as he entered the residence. Empty. He climbed the stairs quietly, not wanting to awaken any of his fellow numeraries. His bedroom door was open; locks were forbidden here. He entered, closing the door behind him.Он вошел в особняк, обежал красными глазками вестибюль. А I затем начал тихо подниматься по лестнице, стараясь не разбудить I своих спящих товарищей. Дверь в его спальню была открыта, замки здесь запрещались. Он вошел и притворил за собой дверь.The room was spartan—hardwood floors, a pine dresser, a canvas mat in the corner that served as his bed. He was a visitor here this week, and yet for many years he had been blessed with a similar sanctuary in New York City.Обстановка в комнате была спартанская — голый дощатый пол, простенький сосновый комод, в углу полотняный матрас, служивший постелью. Здесь Сайлас был всего лишь гостем, однако и дома, в Нью-Йорке, у него была примерно такая же келья.The Lord has provided me shelter and purpose in my life. Tonight, at last, Silas felt he had begun to repay his debt. Hurrying to the dresser, he found the cell phone hidden in hisГосподь подарил мне кров и цель в жизни. По крайней мере сегодня Сайлас чувствовал, что начал оплачивать долги. Поспешно подошел к комоду,

bottom drawer and placed a call.	выдвинул нижний ящик, нашел там мобильник и набрал номер.
"Yes?" a male voice answered."Teacher, I have returned.""Speak," the voice commanded, sounding pleased to hear from him.	— Да? — прозвучал мужской голос.— Учитель, я вернулся.— Говори! — повелительно произнес собеседник.
"All four are gone. The three senechaux... and the Grand Master himself."There was a momentary pause, as if for prayer. "Then I assume you have the information?"	— Со всеми четырьмя покончено. С тремя senechaux... и самим Великим мастером.В трубке повисла пауза, словно собеседник возносил Богу краткую молитву.— В таком случае, полагаю, ты раздобыл информацию?
"All four concurred. Independently.""And you believed them?""Their agreement was too great for coincidence."An excited breath. "Excellent. I had feared the brotherhood's reputation for secrecy might prevail."	— Все четверо сознались. Независимо один от другого.— И ты им поверил?— Говорили одно и то же. Вряд ли это совпадение. Собеседник возбужденно выдохнул в трубку:— Отлично! Я боялся, что здесь возобладает присущая братству тяга к секретности.
"The prospect of death is strong motivation.""So, my pupil, tell me what I must know."Silas knew the information he had gleaned from his victims would come as a shock. "Teacher, all four confirmed the existence of the clef de voute... the legendary keystone. "	— Ну, перспектива смерти — сильная мотивация.— Итак, мой ученик, скажи наконец то, что я так хотел знать. Сайлас понимал: информация, полученная им от жертв, произведет впечатление разорвавшейся бомбы.— Учитель, все четверо подтвердили существование clef de voute... легендарного краеугольного камня.
He heard a quick intake of breath over the phone and could feel the Teacher's excitement. "The keystone. Exactly as we suspected."According to lore, the brotherhood had created a map of stone—a clef de voute... or keystone—an engraved tablet that revealed the final resting place of the brotherhood's greatest secret... information so powerful that its protection was the reason for the brotherhood's very existence.	Он отчетливо слышал, как человек на том конце линии затаил дыхание, почувствовал возбуждение, овладевшее Учителем.— Краеугольный камень. Именно то, что мы предполагали. Согласно легенде, братство создало карту clef de voute, или краеугольного камня. Она представляла собой каменную пластину с выгравированными на ней знаками, описывавшими, где хранится величайший секрет братства... Эта информация обладала такой взрывной силой, что защита ее стала смыслом существования самого братства.
"When we possess the keystone," the Teacher said, "we will be only one step away.""We are closer than you think. The keystone is here in Paris.""Paris? Incredible. It is almost too easy."	— Ну а теперь, когда камень у нас, — сказал Учитель, — остался всего лишь один, последний шаг.— Мы еще ближе, чем вы думаете. Краеугольный камень здесь, в Париже.— В Париже? Невероятно! Даже как-то слишком просто.
Silas relayed the earlier events of the evening... how all four of his victims, moments before death, had desperately tried to buy back their godless lives by telling their secret. Each had told Silas the exact same thing—that the keystone was ingeniously hidden at a precise location inside one of Paris's ancient churches—the Eglise de Saint-Sulpice."Inside a house of the Lord," the Teacher exclaimed. "How they mock us!"	Сайлас пересказал ему события минувшего вечера. Поведал о том, как каждая из четырех жертв за секунды до смерти пыталась выкупить свою нечестивую жизнь, выдав все секреты братства. И каждый говорил Сайласу одно и то же: что краеугольный камень весьма хитроумно запрятан в укромном месте, в одной из древнейших церквей Парижа — Эглиз де Сен-Сюльпис.— В стенах дома Господня! — воскликнул Учитель. — Да как они только посмели насмехаться над нами?!
"As they have for centuries."The Teacher fell silent, as if letting the triumph of this moment settle over him. Finally, he spoke. "You have done a great service to God. We have waited centuries for this. You must retrieve the stone for me. Immediately. Tonight. You understand the stakes."	— Они занимаются этим вот уже несколько веков. Учитель умолк, словно желая насладиться моментомторжества. А потом сказал:— Ты оказал нашему Создателю громадную услугу. Мы ждали этого часа много столетий. Ты должен добыть этот камень для меня. Немедленно. Сегодня же! Надеюсь, понимаешь, как высоки ставки?
Silas knew the stakes were incalculable, and yet what the Teacher was now commanding seemed impossible. "But the church, it is a fortress. Especially at night. How will I enter?"	Сайлас понимал, однако же требование Учителя показалось невыполнимым.— Но эта церковь как укрепленная крепость. Особенно по ночам. Как я туда попаду?

With the confident tone of a man of enormous influence, the Teacher explained what was to be done.	И тогда уверенным тоном человека, обладающего огромной властью и влиянием, Учитель объяснил ему, как это надо сделать.
****	****
When Silas hung up the phone, his skin tingled with anticipation.	Сайлас повесил трубку и почувствовал, как кожу начало покалывать от возбуждения.
One hour, he told himself, grateful that the Teacher had given him time to carry out the necessary penance before entering a house of God. I must purge my soul of today's sins. The sins committed today had been holy in purpose. Acts of war against the enemies of God had been committed for centuries. Forgiveness was assured.	Один час, напомнил он себе, благодарный Учителю за то, что тот дал ему возможность наложить на себя епитимью перед тем, как войти в обитель Господа. Я должен очистить душу от совершенных сегодня грехов. Впрочем, сегодняшние его грехи были совершены с благой целью. Войны против врагов Господа продолжались веками. Прощение было обеспечено.
Even so, Silas knew, absolution required sacrifice.Pulling his shades, he stripped naked and knelt in the center of his room. Looking down, he examined the spiked cilice belt clamped around his thigh. All true followers of The Way wore this device—a leather strap, studded with sharp metal barbs that cut into the flesh as a perpetual reminder of Christ's suffering. The pain caused by the device also helped counteract the desires of the flesh.	Но несмотря на это, Сайлас знал: отпущение грехов требует жертв.Он задернул шторы, разделся донага и преклонил колени в центре комнаты. Потом опустил глаза и взглянул на подвязку с шипами, охватывающую бедро. Все истинные последователи "Пути" носили такие подвязки — ремешок, утыканный заостренными металлическими шипами, которые врезались в плоть при каждом движении и напоминали о страданиях Иисуса. Боль помогала также сдерживать плотские порывы.
Although Silas already had worn his cilice today longer than the requisite two hours, he knew today was no ordinary day. Grasping the buckle, he cinched it one notch tighter, wincing as the barbs dug deeper into his flesh. Exhaling slowly, he savored the cleansing ritual of his pain.	Хотя сегодня Сайлас носил свой ремешок дольше положенных двух часов, он понимал: этот день необычный. И вот он ухватывался за пряжку и туже затянул ремешок, морщась от боли, когда шипы еще глубже впились в плоть. Закрыл глаза и стал упиваться этой болью, несущей очищение.
Pain is good, Silas whispered, repeating the sacred mantra of Father Josemaria Escriva—the Teacher of all Teachers. Although Escriva had died in 1975, his wisdom lived on, his words still whispered by thousands of faithful servants around the globe as they knelt on the floor and performed the sacred practice known as "corporal mortification."	Боль только на пользу, мысленно произносил Сайлас слова из священной мантры отца Хосе Мария Эскрива, Учителя всех учителей. Хотя сам Эскрива умер в 1975 году, дело его продолжало жить, мудрые его слова продолжали шептать тысячи преданных слуг по всему земному шару, особенно когда опускались на колени и исполняли священный ритуал, известный под названием "умерщвление плоти".
Silas turned his attention now to a heavy knotted rope coiled neatly on the floor beside him. The Discipline.The knots were caked with dried blood. Eager for the purifying effects of his own agony, Silas said a quick prayer. Then, gripping one end of the rope, he closed his eyes and swung it hard over his shoulder, feeling the knots slap against his back. He whipped it over his shoulder again, slashing at his flesh. Again and again, he lashed.	Затем Сайлас обернулся и взглянул на грубо сплетенный канат в мелких узелках, аккуратно свернутый на полу у его ног. Узелки были запачканы запекшейся кровью. Предвкушая еще более сильную очистительную боль, Сайлас произнес короткую молитву. Затем схватил канат за один конец, зажмурился и хлестнул себя по спине через плечо, чувствуя, как узелки царапают кожу. Снова хлестнул, уже сильнее. И долго продолжал самобичевание.
Castigo corpus meum.Finally, he felt the blood begin to flow.	— Castigo corpus meum 6.И вот наконец он почувствовал, как по спине потекла кровь.
CHAPTER 3	ГЛАВА 3
The crisp April air whipped through the open window of the Citi^n ZX as it skimmed south past the Opera House and crossed Place Vendome. In the passenger seat, Robert	Бодрящий апрельский ветерок врывался в открытое окно "Ситроена ZX". Вот машина проехала мимо здания Оперы, свернула к югу и пересекла Вандомскую

Langdon felt the city tear past him as he tried to clear his thoughts. His quick shower and shave had left him looking reasonably presentable but had done little to ease his anxiety. The frightening image of the curator's body remained locked in his mind.	площадь. Сев на пассажирское сиденье, Роберт Лэнгдон рассеянно следил за тем, как мимо него проносится город, и пытался собраться с мыслями. Перед уходом он на скорую руку побрился, принял душ и внешне выглядел вполне презентабельно, но внутреннее беспокойство не улеглось. Перед глазами все стоял страшный снимок, тело па полу.
Jacques Sauniere is dead.Langdon could not help but feel a deep sense of loss at the curator's death. Despite Sauniere's reputation for being reclusive, his recognition for dedication to the arts made him an easy man to revere. His books on the secret codes hidden in the paintings of Poussin and Teniers were some of Langdon's favorite classroom texts. Tonight's meeting had been one Langdon was very much looking forward to, and he was disappointed when the curator had not shown.	Жак Соньер мертв.Лэнгдон воспринял его смерть как большую личную утрату. Несмотря на репутацию человека замкнутого, едва ли не затворника, Соньер пользовался огромным уважением как истинный ценитель и знаток искусства. И говорить с ним на эту тему можно было до бесконечности. На лекциях Лэнгдон мог без устали цитировать отрывки из его книг о тайных кодах, скрытых в полотнах Пуссена и Тенирса. Лэнгдон очень ждал этой встречи с Соньером и огорчился, когда куратор не объявился.
Again the image of the curator's body flashed in his mind. Jacques Sauniere did that to himself? Langdon turned and looked out the window, forcing the picture from his mind.	И снова в воображении предстал изуродованный труп. Чтобы Жак Соньер сам с собой такое сделал?.. Как-то не слишком верилось. И Лэнгдон снова отвернулся к окну, стараясь выбросить страшную картину из головы.
Outside, the city was just now winding down—street vendors wheeling carts of candied amandes, waiters carrying bags of garbage to the curb, a pair of late night lovers cuddling to stay warm in a breeze scented with jasmine blossom. The Citroen navigated the chaos with authority, its dissonant two-tone siren parting the traffic like a knife.	Улочки сужались, становились все более извилистыми, торговцы катили тележки с засахаренным миндалем, официанты выносили из дверей мешки с мусором и ставили у обочины. Пара припозднившихся любовников остановилась и сплелась в тесном объятии, словно молодые люди старались согреться в прохладном, пропахшем жасмином весеннем воздухе. "Ситроен" уверенно пробивался все дальше и дальше вперед в этом хаосе, вой сирены разрезал движение, точно ножом.
"Le capitaine was pleased to discover you were still in Paris tonight," the agent said, speaking for the first time since they'd left the hotel. "A fortunate coincidence."	— Капитан очень обрадовался, когда узнал, что вы еще не уехали из Парижа, — сказал агент. Он заговорил с Лэнгдоном впервые после того, как они выехали из отеля. — Счастливое совпадение.
Langdon was feeling anything but fortunate, and coincidence was a concept he did not entirely trust. As someone who had spent his life exploring the hidden interconnectivity of disparate emblems and ideologies, Langdon viewed the world as a web of profoundly intertwined histories and events. The connections may be invisible, he often preached to his symbology classes at Harvard, but they are always there, buried just beneath the surface.	Но Лэнгдон ни на йоту не чувствовал себя счастливым, а что касается совпадений, то он вообще не слишком-то в них верил. Будучи человеком, проведшим всю жизнь за изучением скрытой взаимосвязи между несопоставимыми символами и мировоззрениями, Лэнгдон смотрел на мир как на паутину тесно переплетенных между собой историй и событий. Эти связи могут быть невидимыми, часто говорил он на занятиях в Гарварде, но они обязательно существуют, вот только запрятаны глубоко под поверхностью.
"I assume," Langdon said, "that the American University of Paris told you where I was staying?"The driver shook his head. "Interpol."	— Я так понимаю, — сказал Лэнгдон, — это в Американском университете Парижа вам сообщили, что я остаюсь?Водитель покачал головой:— Нет. В Интерполе.
Interpol, Langdon thought. Of course. He had forgotten that the seemingly innocuous request of all European hotels to see a passport at check-in was more than a quaint formality—it was the law. On any given night, all across Europe, Interpol officials could pinpoint exactly who was sleeping where. Finding Langdon at the Ritz had probably taken all of five seconds.	Ах, ну да, конечно. Интерпол, подумал Лэнгдон. Он совершенно забыл о том, что невинное требование предъявлять при регистрации в европейских отелях паспорт не было простой формальностью. То было веление закона. И этой ночью сотрудники Интерпола имели полное представление о том, кто где спит но всей Европе. Найти Лэнгдона в "Ритце"

	не составляло труда, у них на это ушло секунд пять, не больше.
As the Citroёn accelerated southward across the city, the illuminated profile of the Eiffel Tower appeared, shooting skyward in the distance to the right. Seeing it, Langdon thought of Vittoria, recalling their playful promise a year ago that every six months they would meet again at a different romantic spot on the globe. The Eiffel Tower, Langdon suspected, would have made their list. Sadly, he last kissed Vittoria in a noisy airport in Rome more than a year ago.	"Ситроен", прибавив скорость, мчался по городу в южном направлении, вот вдалеке и чуть справа возник устремленный к небу силуэт Эйфелевой башни с подсветкой. Увидев ее, Лэнгдон вспомнил о Виттории.Г од назад они дали друг другу шутливое обещание, что каждые шесть месяцев будут встречаться в каком-нибудь романтичном месте земного шара. Эйфелева башня, как подозревал Лэнгдон, входила в этот список. Печально, но они расстались с Витторией в шумном римском аэропорту, поцеловались и с тех пор больше не виделись.
"Did you mount her?" the agent asked, looking over. Langdon glanced up, certain he had misunderstood. "I beg your pardon?"	— Вы поднимались на нее? — спросил агент.Лэнгдон удивленно вскинул брови, не уверенный, чтоправильно его понял.— Простите?
"She is lovely, no?" The agent motioned through the windshield toward the Eiffel Tower. "Have you mounted her?"Langdon rolled his eyes. "No, I haven't climbed the tower."	— Она прекрасна, не так ли? — Агент кивком указал на Эйфелеву башню. — Поднимались на нее когда-нибудь?— Нет, на башню я не поднимался.
"She is the symbol of France. I think she is perfect."Langdon nodded absently. Symbologists often remarked that France—a country renowned for machismo, womanizing, and diminutive insecure leaders like Napoleon and Pepin the Short—could not have chosen a more apt national emblem than a thousand-foot phallus.	— Она — символ Франции. Лично я считаю ее самим совершенством.Лэнгдон рассеянно кивнул. Специалисты в области символики часто отмечали, что Франции, стране, прославившейся своим воинствующим феминизмом, миниатюрными диктаторами типа Наполеона и Пипина Короткого, как-то не слишком к лицу этот национальный символ — эдакий железный фаллос высотой в тысячу футов.
When they reached the intersection at Rue de Rivoli, the traffic light was red, but the Citroen didn't slow. The agent gunned the sedan across the junction and sped onto a wooded section of Rue Castiglione, which served as the northern entrance to the famed Tuileries Gardens —Paris's own version of Central Park. Most tourists mistranslated Jardins des Tuileries as relating to the thousands of tulips that bloomed here, but Tuileries was actually a literal reference to something far less romantic. This park had once been an enormous, polluted excavation pit from which Parisian contractors mined clay to manufacture the city's famous red roofing tiles—or tuiles.	Вот они достигли перекрестка с рю де Риволи, где горел красный, но "ситроен" и не думал останавливаться или замедлять ход. Агент надавил на газ, автомобиль пронесся через перекресток и резко свернул к северному входу в прославленный сад Тюильри, парижскую версию Центрального парка. Многие туристы неверно переводят название этого парка, Jardins des Tuileries, почему-то считая, что назван он так из-за тысяч цветущих там тюльпанов. Но в действительности слово "Tuilenes" имеет совсем не такое романтическое значение. Вместо парка здесь некогда находился огромный котлован, из которого парижане добывали глину для производства знаменитой красной кровельной черепицы, или tuiles.
As they entered the deserted park, the agent reached under the dash and turned off the blaring siren. Langdon exhaled, savoring the sudden quiet. Outside the car, the pale wash of halogen headlights skimmed over the crushed gravel parkway, the rugged whir of the tires intoning a hypnotic rhythm. Langdon had always considered the Tuileries to be sacred ground. These were the gardens in which Claude Monet had experimented with form and color, and literally inspired the birth of the Impressionist movement. Tonight, however, this place held a strange aura of foreboding.	Они въехали в безлюдный парк, и агент тотчас сбросил скорость и выключил сирену. Лэнгдон жадно вдыхал напоенный весенними ароматами воздух, наслаждался тишиной. В холодном свете галогенных ламп поблескивал гравий на дорожках, шины шуршали в усыпляющем гипнотическом ритме. Лэнгдон всегда считал сад Тюильри местом священным. Здесь Клод Моне экспериментировал с цветом и формой, став, таким образом, родоначальником движения импрессионистов. Впрочем, сегодня здесь была другая, странная аура — дурного предчувствия.
The Cihren swerved left now, angling west down the park's central boulevard. Curling around a circular pond, the driver cut across a desolate avenue out into a wide quadrangle beyond. Langdon could now see the end of the Tuileries Gardens, marked by a giant stone archway.	"Ситроен" свернул влево и двинулся на восток по центральной аллее парка. Обогнул круглый пруд, пересек еще одну безлюдную аллею, и впереди Лэнгдон уже видел выход из сада, отмеченный гигантской каменной аркой.
Arc du Carrousel.	Arc du Carrousel 7.

Despite the orgiastic rituals once held at the Arc du Carrousel, art aficionados revered this place for another reason entirely. From the esplanade at the end of the Tuileries, four of the finest art museums in the world could be seen... one at each point of the compass.	В древности под этой аркой совершались самые варварские ритуалы, целые оргии, но почитатели искусства любили это место совсем по другой причине. Отсюда, с эспланады при выезде из Тюильри, открывался вид сразу на четыре музея изящных искусств... по одному в каждой части света.
Out the right-hand window, south across the Seine and Quai Voltaire, Langdon could see the dramatically lit facade of the old train station—now the esteemed Musee d'Orsay. Glancing left, he could make out the top of the ultramodern Pompidou Center, which housed the Museum of Modern Art. Behind him to the west, Langdon knew the ancient obelisk of Ramses rose above the trees, marking the Musee du Jeu de Paume.	Справа, по ту сторону Сены и набережной Вольтера, Лэнгдон видел в окошко театрально подсвеченный фасад старого железнодорожного вокзала, теперь в нем располагался весьма любопытный Музей д'Орсе. А если посмотреть влево, можно было увидеть верхнюю часть грандиозного ультрасовременного Центра Помпиду, где размещался Музей современного искусства. Лэнгдон знал, что за спиной у него находится древний обелиск Рамсеса, вздымающийся высоко над вершинами деревьев. Он отмечал место, где находился музей Жё-де-Пом.
But it was straight ahead, to the east, through the archway, that Langdon could now see the monolithic Renaissance palace that had become the most famous art museum in the world.Musee du Louvre.	И наконец впереди, к востоку, виднелись через арку монолитные очертания дворца времен Ренессанса, где располагался, наверное, самый знаменитый музей мира — Лувр.
Langdon felt a familiar tinge of wonder as his eyes made a futile attempt to absorb the entire mass of the edifice. Across a staggeringly expansive plaza, the imposing facade of the Louvre rose like a citadel against the Paris sky. Shaped like an enormous horseshoe, the Louvre was the longest building in Europe, stretching farther than three Eiffel Towers laid end to end. Not even the million square feet of open plaza between the museum wings could challenge the majesty of the facade's breadth. Langdon had once walked the Louvre's entire perimeter, an astonishing three-mile journey.	В который уже раз Лэнгдон испытал чувство изумления, смешанного с восторгом. Глаз не хватало, чтоб обозреть разом все это грандиозное сооружение. Огромная площадь, а за ней — фасад Лувра, он вздымался, точно цитадель, на фоне парижского неба. Построенное в форме колоссального лошадиного копыта здание Лувра считалось самым длинным в Европе, по его длине могли бы разместиться целых три Эйфелевы башни. Даже миллиона квадратных футов площади между крыльями этого уникального сооружения было недостаточно, чтобы как-то преуменьшить величие фасада. Как-то раз Лэнгдон решил обойти Лувр по периметру и, к своему изумлению, узнал, что проделал трехмильное путешествие.
Despite the estimated five days it would take a visitor to properly appreciate the 65,300 pieces of art in this building, most tourists chose an abbreviated experience Langdon referred to as "Louvre Lite"—a full sprint through the museum to see the three most famous objects: the Mona Lisa, Venus de Milo, and Winged Victory. Art Buchwald had once boasted he'd seen all three masterpieces in five minutes and fifty-six seconds.	Согласно приблизительной оценке, на внимательный осмотр 65 300 экспонатов музея среднему посетителю понадобилось бы пять недель. Но большинство туристов предпочитали беглый осмотр. Лэнгдон шутливо называл это пробежкой по Лувру: туристы бодрым шагом проходили по залам музея, стремясь увидеть три самых знаменитых экспоната: Мону Лизу, Венеру Mилосскую и Нику — крылатую богиню победы. Арт Бyxвaльд 1 1 Арт Бухвальд — знаменитый американский журналист-фельетонист, его работы печатались даже в СССР.

Читать дальше