Йонас Бонниер - День гнева [litres]

Эва села рядом с Анной.

– Как дела? – спросила она.

Лицо Анны отразило недоумение.

– С Синдре, я имею в виду, – объяснила Эва. – Я так давно его не видела. Надеюсь, ему лучше?

Анна ответила, что делает все возможное и что этот вечер – первый почти за месяц, когда она оставила его одного.

– Моя сестра говорит, что вы с ней поменялись местами, – сказала Эва. – Это правда, что Микаэла ночует теперь в гостевой комнате, а ты в спальне Синдре?

Анна ответила, что это так. Демоны Синдре взяли в привычку являться по вечерам. Ночами они особенно свирепствуют. Не переселись Микаэла в комнату для гостей, она не смогла бы спать вообще.

– Ты, наверное, устала? – спросила Эва.

Глаза Анны увлажнились. Ей не хотелось жалеть себя, но мало кто заботился о ней так, как это делала Эва Скуг.

– Я стараюсь думать о себе как можно меньше, – ответила Анна.

А потом неожиданно для всех встала с бокалом в руке.

– Фирца, – начала Анна, и все сразу оглянулись, хотя ее и без того негромкий голос дрожал, – Эва… Я не возьму на себя смелость говорить за всех. В Кнутбю я недавно и знаю тебя гораздо меньше, чем остальные в этом зале. И я совсем не тот человек, которого можно было бы назвать самым близким тебе.

В этот момент каждая из женщин за столом подумала, что под человеком, которого можно было бы назвать самым близким Эве, Анна имела в виду именно ее. И каждая втайне была благодарна Анне Андерсон за тактичность. Если до сих пор Анна была в их глазах всего лишь приветливой юной блондинкой, то после этих слов сразу выросла в нечто большее.

– Поскольку я не беру на себя смелость говорить от лица всех, – повторила Анна, – то буду немногословна. Я видела в жизни не так много. Выросла в маленьком городке в Смоланде, где мне была суждена маленькая, почти незаметная жизнь. Именно так я себе это представляла, если что-то представляла вообще. И это вполне бы меня устроило – маленькие дети, муж…

За столом послышались смешки.

– Нет, я и вправду люблю маленьких детей, – оправдывалась Анна.

– Но не маленьких мужчин, – вставила одна из женщин. – Только не после сегодняшнего вечера.

Было очевидно, к чему она клонит.

– Нет, в этом пункте Ильва-Мари дала всем нам пищу для размышления, – улыбнулась Анна, но не потеряла логической нити. – Я только хотела сказать, что, даже если в моей жизни все было бы таким маленьким и незначительным, я наверняка была бы счастлива. Но я встретила Эву…

Шум сразу улегся, и все взгляды обратились на Эву, которая смотрела на Анну влюбленными глазами.

– И ты, Эва, – продолжала Анна, повернувшись к ней, – показала мне нечто большее. Ты дала мне понять, что я, как и все мы, окружена величием, и оно – общая основа всех наших маленьких жизней. И, что бы я ни делала, как тяжело бы мне это ни давалось и какими бы ничтожными ни казались мне самой результаты моей работы, во всех моих поступках и действиях есть смысл. Потому что вся я, со своими мыслями и поступками, в руке Господа – Всемогущего Бога-Отца, Иисуса Христа и Святого Духа.

Анна замолчала. Ее лихорадочно сверкающие глаза были устремлены на Эву.

– И это показала мне ты, Фирца, – продолжала она, теперь уже как профессиональный проповедник, чей голос исполнен самого возвышенного пафоса. Двенадцать пар направленных на нее глаз придавали ей силы.

– Вера моя тверда, и этому научила меня ты, Фирца. Я осталась собой, тем, кем была всегда, но ты показала мне мир таким, каков он на самом деле. За это я всегда буду любить тебя, и с годами это чувство будет только крепнуть. Мне плевать, что об этом говорят другие. Никто недостоин любви Христа больше, чем ты. За тебя!

Анна подняла бокал. Эва сделала то же самое, едва заметным движением смахнув слезу в уголке глаза.

Они лежали в грузовике за рестораном «Дейси» под Силлекругом, сразу за бензозаправкой Q-8, к югу от Вагнхерада. Потом ели склизкие гамбургеры и действительно замечательный картофель фри и слушали Элвиса Пресли в музыкальном автомате. Времени было семь часов, пора устраиваться на отдых.

Насытившись мороженым, лесной тропинкой спустились к озеру, спрятанному за елями, устроились на камнях и погрузились каждый в свою молитву под монотонный гул трассы. Смеркалось. Небо над елями на противоположном берегу играло всеми оттенками темно-синего цвета.

Лилиан Грёнберг происходила из религиозной семьи, поэтому молиться привыкла с детства. Разве только ситуация, в которой она делала это сейчас, была не совсем обычной. Два года назад она выучилась на медсестру в Кальмаре, решила копить деньги на какое-нибудь далекое путешествие, например в Австралию, и с этой целью устроилась на работу в больницу. Лилиан мечтала ездить по миру с Ральфом, с которым дружила со старшей школы.