Йонас Бонниер - День гнева [litres]

– Пришло время объяснить, почему ты никогда не получаешь удовольствия от секса с Юнни, – сказал он. – Я имею в виду то удовольствие, которое заповедовал нам Господь, дав нам для него все возможности.

Анна смотрела в окно и чувствовала, что краснеет.

– Все потому, что Юнни не понимает, что значит отдать свое сердце в руки Господа. Просто сделать это – вместо того, чтобы искать плотских удовольствий, тешить самолюбие или трудиться в поте лица. Но ты ведь все понимаешь, Анна. Ты – человек чистого сердца и твердой веры. – Синдре взял ее за руку и посмотрел в глаза, как будто заглянул в самую их глубину.

– И мы с тобой испытаем это вместе, – прошептал он и тут же очутился рядом с ней на заднем сиденье. – Без страха и вины, как подсказывает нам Святой Дух.

Чуть позже Анна убедилась в его правоте. Собственно, она и не ожидала ничего другого. Они занимались любовью в машине, и это ощущалось совсем не так, как с Юнни. Нечто возвышенное и святое – совсем как говорил Синдре.

Это изменило все. Весна выдалась теплее, красивее, но и тяжелее обычного. Просыпаться в Римбу, завтракать с Юнни, видеть, как он бросает на пол мокрое полотенце или чешет живот в одних трусах перед монитором с видеоигрой, день ото дня становилось все невыносимей. Анна поняла, что никогда не любила этого парня, ограниченность которого сделала их общее будущее невозможным. Его прикосновения въедались, как застаревшая грязь, которую трудно отмыть.

Супругу Анны было двадцать три года. Ей самой двадцать четыре. Папа Таге был прав, когда говорил, что вступить в брак никогда не рано, гораздо трудней потом сделать так, будто никакого брака не было. В общине Кнутбю разводов не одобряли. Считалось, что супруги должны бороться друг за друга. Но в случае Анны гораздо важнее было, что в их с Юнни отношения замешана Эва. Анна любила Эву Скуг почти так же и даже чуточку больше, чем Синдре. Эта любовь перевешивала даже неприязнь к Юнни. Поэтому Анна боялась разочаровать Эву и всячески стремилась добиться ее понимания. Мог ли Синдре помочь ей в этом?

Несмотря на то, что происходило между ними в мае на заднем сиденье автомобиля, – по два, три, четыре раза в неделю, – Синдре не проявлял никакого интереса к ее браку. Повторял только, что их с Анной связь не имеет и не может иметь никакого отношения к юридическому договору, судебным искам и тому подобным мирским делам. Ей не о чем беспокоиться, просто не нужно смешивать явления из таких разных сфер жизни.

Но Анна беспокоилась. А после того как они с Синдре одновременно попали в больницу, стало еще хуже. Это произошло вот уже во второй раз, и в общине снова вспомнили миф о сорока днях. Лишь только Анна увидела его, мучимого болезнью и раскаянием, сразу захотела к нему прикоснуться. Она протянула руку – и в этот момент Эву Скуг посетила идея.

Эва позвонила в тот же вечер и сказала, что не выдержит тех мучений, которые выпали на долю Синдре. Он ведь тоже защитник Эвы, значит, пусть Анна держится рядом с ним и следит, чтобы он оставался сильным. Вместе Анна и Синдре будут живым щитом Фирцы.

– Возвращайся в больницу, – велела она Анне. – И будь с ним после выписки. Ты не должна оставлять Синдре, пока он не оправится полностью. Моя жизнь в ваших руках.

С тех пор прошло две недели, и все это время Анна почти не покидала его спальни. Микаэла переселилась в гостиную на первом этаже. Анна виделась с ней за завтраком и в течение дня и чувствовала себя глупо. Понимала ли Микаэла, что происходит? Почти невозможно было поверить, что с ней все осталось как прежде.

Демоны Синдре взяли привычку объявляться около одиннадцати вечера. Когда становилось совсем худо, Синдре и Анна молились. Успешное завершение борьбы каждый раз отмечали сексом, после которого Синдре только и мог уснуть более-менее спокойно.

«Как долго это будет продолжаться?» – спрашивала себя Анна. Жить в Гренста-горде с детьми и женой Синдре представлялось ей не совсем правильным. Притом что обе женщины понимали, что так нужно, что того требует Фирца.

А в это время в Римбу Анну ждал Юнни, и возвращение к нему тоже не было верхом ее желания.

Поползли слухи, и это было частью плана. Немного разговоров за закрытыми дверями не принесли бы вреда, скорее наоборот.

Осенью она дала Улле Скугу прочитать пророчества Фирцы, весной – Перу и Ирме Флудквистам. Не все тексты, конечно, только отобранную их часть. Эва взяла со всех обет молчания, так же, как до того с Петера и Синдре, но рассчитывала скорее на его нарушение. Такие сенсации недолго хранятся в тайне, и те немногие, кому Эва доверилась, будут так же, на условиях строжайшей секретности, и дальше передавать историю Фирцы. И это приведет к тому, что первоисточник слухов потеряется. Истина будет являться людям ниоткуда и найдет в этом свое подтверждение в глазах тех, кому трудно в нее поверить.