Йонас Бонниер - День гнева [litres]

Она сняла юбку и трусы и сделала это без тени сомнения, как будто в раздевалке бассейна.

– Микаэла… – начал Синдре.

– Микаэла знает, что желания Фирцы прежде всего, – оборвала она его.

– Кажется, я понимаю, зачем ты это делаешь, – пробормотал Синдре. – Ты хочешь…

– Живо! – приказала она. – Фирца хочет почувствовать язык своего супруга.

Синдре подался вперед, наклонившись к ее промежности, и провел языком между половых губ. Она взяла его голову, прижала носом к клитору и поводила из стороны в сторону. Синдре вырвался, отвернул лицо в сторону.

– Мне нечем дышать.

– Ничего, не задохнешься.

– Я только что женился на твоей сестре. Микаэла ждет меня дома, в постели, и это ее право.

– В моих правах, – возразила она, – ты никогда не должен сомневаться.

– Синдре Форсман.

– И кто вы ему?

– Близкий друг.

– Мне жаль, – ответила женщина за стойкой, – но информацию мы предоставляем только родственникам пациентов.

– Мне нужна информация. – Эва Скуг вымученно улыбнулась. – Я всего лишь хотела знать, где он лежит. Ваша больница – настоящий лабиринт.

– Любые сведения о пациенте считаются у нас информацией, – наставительно заметила женщина. – Следующий, пожалуйста.

Эва отступила в сторону, пропустив к стойке мужчину с отчаянием во взгляде, который тоже заблудился в поисках палаты, доктора или туалета в этом нагромождении корпусов и пристроек, соединенных бесконечными коридорами, подземными переходами и подвесными мостами, называемом Академической больницей.

Она достала мобильный и набрала номер сестры:

– Не знаешь, где он может быть?

Его положили в почечно-кишечно-желудочное отделение. Коридор, отполированный не только щетками, но и множеством тысяч ног, никак не хотел кончаться. Пахло дезинфицирующими средствами и рыбой, похоже, треской. Как видно, приближалось время обеда. Большая часть дверей по обе стороны была закрыта. Эва ускорила шаг. Попасть в подобное заведение, не имея сил из него сбежать, было одним из кошмаров ее жизни.

Ее сориентировали медсестры. Синдре лежал в палате один. Открыв дверь, Эва сначала увидела темный угол, потом край койки, цветы в вазе на окне и переступила порог.

К этому она оказалась не готова. Прежде всего, шокировало обилие проводов. Установка с капельницей, из которой через большую иглу в руку Синдре поступала какая-то жидкость. Остальные провода тянулись к монитору, на котором мелькали разноцветные синусоиды, отображающие, как видно, частоту ударов сердца. На первый взгляд все выглядело как в фильмах.

Синдре был бледен, с красными пятнами на щеках и, похоже, даже не заметил, как она вошла. Эва смотрела на него. Как такое возможно? Они виделись только позавчера, и он был здоровым и бодрым.

– Синдре?

Он как будто ее не слышал. Заворочался на койке, извиваясь ужом, и только тогда Эва заметила у него на лбу и шее крупные капли пота. Широко раскрытые глаза глядели в никуда. И когда боль, которая, очевидно, его мучила, стала настолько невыносимой, что Синдре застонал, Эва бросилась искать медсестру.

Девушка привычными движениями проверила канюли и провода – все на месте. К мучениям Синдре она осталась равнодушна и только посоветовала Эве успокоиться. Обход уже начался, сообщила она, скоро здесь появится доктор, которому можно будет задать пару вопросов.

Эва сидела на стуле для посетителей у окна и как завороженная смотрела на Синдре. Она жалела, что не успела утром поесть. Сорвалась с места сразу, как только узнала. И в такси не было возможности помолиться. Вообще Эва редко бывала в таких местах, больничная обстановка слишком ее нервировала.

При этом Эва не могла избавиться от мысли, что демоны, которые сейчас изводили Синдре, рано или поздно доберутся и до нее, благополучно преодолев препятствия, расставленные ее помощниками и защитниками. А значит, нынешнее недомогание Эвы, – легкое головокружение, учащенное дыхание и неприятный осадок в душе – лишь преддверие тех мук, которые ей еще предстоит выдержать.

Было ли это связано с той ночью? Ей не стоило принуждать Синдре, только не в день его свадьбы, когда он поклялся в верности другой женщине. Эва раскаивалась. С другой стороны, со дня свадьбы прошло несколько месяцев, а Господь обычно сразу наказывает провинившихся, чтобы муки ощущались как последствие греха.

«Но ведь это не грех, – возражала Эва сама себе. – Она Фирца, а значит, чиста и не может грешить».