Варвара Клюева: День Гнева

Варвара Клюева

День Гнева

Тело на носилках выгнулось, задрожало и обмякло. Врач "скорой" перехватил использованный шприц в левую руку, правой взял узкое запястье пациентки, потом приоткрыл веко, посмотрел на зрачок и бросил шприц в пакет к бесполезной ампуле.

- Отмучилась Анна Григорьевна, - пробормотал он, обращаясь неведомо к кому.

* * *

Сущность той, что при жизни звалась Анной Григорьевной, покинула бренный сосуд и устремилась вверх подобно пузырьку воздуха, возносящемуся к поверхности сквозь толщу воды. То, что происходило с ней дальше, вообще говоря, описанию не поддается: человеческий язык не оперирует понятиями, выходящими за рамки прижизненного опыта. Собственно, их, этих понятий, в языке попросту нет. Посему рассказ наш не претендует на правдивость, он лишь слабое эхо истины, до неузнаваемости искаженное грубыми аналогиями и беспомощными попытками втиснуть ее полнозвучие в узкий регистр, доступный слуху.

"Пузырек" пробился наверх, отчаянным усилием одолел поверхностное натяжение и вырвался в родную стихию. Теперь экс-Анна была в двух шагах от Дома. Осталось только стряхнуть с себя все чужеродное, всю мерзость и грязь, налипшую за время скитаний по чуждому миру, и можно возвращаться. Анна сосредоточилась и отдалась на волю эфирного потока, попыталась раствориться в нем, впитать радость покоя, наполняющего ее Космос.

Но ее отвлекли. Новый пузырек всплыл из мутных глубин, ощутил присутствие собрата и вступил в контакт. Их общение ничем не напоминало диалог в том понимании, что один из собеседников посредством голосовых связок, губ и языка вызывает колебания воздуха, а другой нетерпеливо дожидается паузы, чтобы привести в действие собственные голосовые связки, губы и язык. Но за неимением лучшего термина назовем этот прямой обмен образами, мыслями и эмоциями разговором и изложим его в привычной форме последовательного обмена репликами.

- Ты ли это, Чуткий? Как же я рад тебя видеть! Свет мой, неужто мы наконец свободны! Нет, ну каков изверг! Маньяк, мерзавец, извращенец! Ты кого играл в его паскудной пьесе?

- Нищую мать-одиночку в России. Я тоже рад тебя видеть, Смутьян. А кем был ты?

- Чернокожей шлюхой в Гарлеме, представляешь? Зарезан, как баран, обкурившимся клиентом. Я всю дорогу сюда воображал, в какую задницу запихнул бы Угрюмого, попадись он мне в лапы. Ох, он бы у меня поплясал! Экая жалость, что это только мечты...

- Да, Угрюмый больше недоступен. Я тоже сначала пожалел об этом, но сейчас думаю: оно и к лучшему. Не хочу, чтобы в моей пьесе кто-то мучился. А с Угрюмым я бы не удержался...

- Да кто бы удержался? - включился в диалог третий собеседник. Привет, ребята! Я прямо из Израиля. Взлетел на бомбе араба-террориста. Нет, вы скажите, до какого цинизма нужно дойти, чтобы называть себя Единым Богом и каждому племени выдавать указания, противоречащие всем прочим! "Евреи распяли Христа..." А как еще они могли поступить, когда им был обещан мессия-царь, могущественный владыка, несущий мир князьям, славу и благодеяния Иерусалиму, безопасность народу израилеву, а явился нищий бродяга, объявил, что принес не мир, но меч, посеял смуту, стравил простолюдинов с первосвященниками, призвал смириться с произволом римского кесаря и навлек на избранный народ такие бедствия, что куда там казням египетским? Я бы посмотрел, как обошлись бы сами христиане времен Святейшей инквизиции с таким вот мессией, вооруженным новой трактовкой Священного Писания!

- Я бы тоже не отказался, если бы тот мессия был воплощением Угрюмого, - вступил в беседу бывший шахид, всплывая вслед за своей жертвой. - Единый Бог, прах его возьми! Милосердный Аллах, наставляющий детей своих: "Убей неверного, и душа твоя попадет в рай"!

- "Бог есть любовь!" - ядовито процитировал Смутьян. Он подпустил в свечение вокруг себя фисташковой зелени, обозначая насмешку, но багровые всполохи выдавали клокотавшую в нем ярость. - Если уж речь зашла о цинизме, как не вспомнить это милое изречение! Знаете, чего я никогда не прощу Угрюмому? Наглой доктрины о благости Божьей и греховности человеческой. Бывало, моя героиня на коленях ползала, выпрашивая себе хоть капельку счастья, вымаливая прощение за грехи и более всего - за страшный грех блудодейства. Казнила себя, проститутку. Можно подумать, она сама выбирала ремесло! Ей и тринадцати не исполнилось, когда ее посадили на иглу и привели первого клиента.