Кристина Ульсон - Мио-блюз

Странная сцена. Мы сидели в сказочном саду в двух шагах от моря. Сущая идиллия. А на самом деле — один из кругов ада.

— Ты до смерти забил родного сына, Дидрик?

Он вздрогнул, как от удара.

— Ты о чем, черт побери?!

Я развел руками. Меня захлестнули сомнения. Может, Дидрик и вправду поднимал руку на детей.

— Я все знаю. Знаю, что вы переехали, поскольку на вас заявили в службу опеки. Знаю про ужасные синяки. И что вы были рады поменять садик. А потом перебрались сюда.

У Дидрика отвисла челюсть. Он несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь собраться с мыслями. Потом наконец выдавил:

— Значит, вот так говорят? Вот что ты слышал?

— Да. Хотя не только это. Мне сказали, что Себбе болел. И тяжело.

— Кто тебе сказал?

— Я с разными людьми говорил. Осторожно, чтобы еще кто не умер. Например, с крестным Себбе. С твоим лучшим другом.

Нелепая уловка. Герман ни слова не сказал о том, что Дидрик якобы жестоко обращается с Себастианом.

— Он не мой лучший друг. Но его жена была лучшей подругой Ребекки. Пока не поверила тем же идиотским бредням, что и ты. Конечно, она изменила свое мнение, когда узнала, как болен Себбе, но к тому времени мы уже оборвали связь. Герман по-настоящему так и не понял. Наверняка по-прежнему считает меня другом. У них с женой, так сказать, у каждого своя жизнь.

Я наклонился вперед, облокотился на прохладную столешницу.

— Тогда скажи мне. Где Себбе?

Дидрик больше не мог смотреть мне в глаза. Глядел на деревья, на траву, на небо, но не на меня.

— Он умер.

— Ты его убил?

— Ты совсем очумел, черт побери?

Дидрик со стоном вскочил на ноги. Ружье упало наземь. Я заставил себя сидеть. Значит, Мадлен рассказала правду. Себбе был болен, никто его не бил.

— Я своего мальчугана не убивал, — прошептал Дидрик.

Он задыхался, словно долго бежал на удушливой жаре.

— А я не убивал Дженни, Бобби, Фредрика и Элиаса. И вообще никого. — Я старался говорить ровным голосом.

Дидрик покачал головой.

— У Себбе был особенно агрессивный рак, который диагностировали слишком, слишком поздно. В Швеции врачи даже отказались от попыток лечения, сказали, что можно только смягчить симптомы.

Не знаю, что я думал услышать, но точно не это. С удивлением я слушал рассказ, который не мог подвергнуть сомнению.

— Здесь, в Дании, отнеслись к этому иначе, — сказал Дидрик. — Они как раз испытывали новое лекарство, которое могли протестировать на нем.

— И вы продали дом, чтобы оплатить лечение?

— Губернский совет платить отказался. У нас не было времени затевать тяжбу. Мы же знали, что можем найти свободные деньги.

— А нельзя было просто заложить дом?

Дидрик отвел глаза.

— Нет. Мы знали, что придется… на время остаться в Дании. Сперва жили в Копенгагене, где лечили Себбе. Потом переехали сюда. Ребекка в начале своей карьеры несколько лет прожила в Орхусе. Поэтому датские власти согласились признать ее владелицей недвижимости.

— Где он умер?

— Здесь, в Эбельтофте.

— Когда?

— В ноябре. Всего через несколько месяцев после того, как подтвердилось, что он болен. Он тогда уже довольно-таки долго чувствовал себя плохо, но все было упущено из-за нелепых бредней, что его состояние вызвано не болезнью, а тем, что родители у него — чудовища.

Я не знал, с чего начать. Все это совершенно невозможно, совершенно абсурдно. Абсурдно — на этом слове я зациклился. Себбе умер в ноябре. В том же месяце, когда Сара Техас покончила с собой, а ее сын исчез.

— Вы подменили своего ребенка другим. Неужели ты не понимаешь, насколько это преступно?

Дидрик обмяк в кресле.

— Хорошо же ты обо мне думаешь, — сказал он.

Я резко сглотнул.

— Ты похитил ребенка. Убил по меньшей мере четырех человек. И хочешь, чтобы я хорошо о тебе думал?

Дидрик медлил с ответом. Наверно, и сам не слишком хорошо о себе думал. Сонная оса норовила атаковать нас. Я взмахнул рукой, сбил ее, увидел, как она упала наземь. В голове мелькнуло: усталые воины погибают быстро.

— Я его не похищал.

Слова такие легкие, каждое по отдельности невесомо. Но вместе они стали динамитом.

— Прости?

Он смотрел мне прямо в глаза:

— Я дал обещание спасти его. Собственно говоря, дал его под нажимом, но теперь это не имеет значения. Что все обернется вот так, я не мог представить себе даже в самом страшном кошмаре.

Во рту у меня пересохло.

— Кому, Дидрик? Кому, черт возьми, ты обещал спасти Мио?

Его голос едва не сорвался, когда он ответил: