Шарлотта Линк - Дом сестер

— В принципе, мы должны быть рады, — сказала она. — Кто знает, сможет ли он еще вернуться на фронт… Возможно, для него уже все позади.

Элис не могла разделить ее оптимизм.

— Не исключено, что он уже никогда не оправится от психических травм. Я слышала о солдатах, попавших в психиатрические больницы.

— Но не Джордж. Он сильный.

— Не такой сильный, как ты, возможно, думаешь, — возразила Элис. Она тщательно сложила шарф и положила его в чемодан. — В любом случае, я еду к нему. И без него оттуда не вернусь. Я привезу его назад в Англию. В одном ты права: он никогда не вернется на фронт. Никогда! Я этого не допущу.

К своему удивлению, Фрэнсис поняла, какими глубокими в действительности были чувства Элис к Джорджу. Она всегда думала, что Элис не может по-настоящему любить и Джордж обречен всю свою жизнь бегать за ней, получая назад в лучшем случае лишь половину тех чувств, которые отдал сам. Но, видимо, заблуждалась. Что-то в этом союзе, что-то в человеческих качествах Элис она вообще не понимала… Фрэнсис посмотрела на свою подругу с еще большим интересом и вновь вернувшимся уважением. И потом, не раздумывая больше ни секунды, сказала:

— Я с тобой. Я тоже поеду во Францию.

Октябрьский день был солнечным и холодным, но в полуразрушенном амбаре, в котором англичане устроили лазарет, царила удушливая жара. Раненые были размещены на полевых койках, расположенных вдоль стен, но из-за того, что лазарет был переполнен, многие лежали просто на полу, завернутые в одеяла. Проходы между койками должны были оставаться свободными, однако и здесь находились раненые солдаты. Санитары, доставлявшие на носилках все новых раненых, каждый раз спотыкались о множество вытянутых рук и ног или случайно задевали ногами какого-нибудь беднягу, который от этого — если не лежал без сознания или уже находился на грани смерти — страшно вскрикивал или же просто, как извозчик, сыпал проклятьями. С помощью брезентовых навесов помещение увеличили, но это решило проблему лишь временно. Во вновь сооруженной части уже было столько же раненых, что и в амбаре, а на большой лужайке перед ним, на которой в хорошие времена проходили деревенские праздники, а светлыми майскими ночами устраивали танцы, сидели солдаты с легкими ранениями или уже почти выздоровевшие. Многие прогуливались и переговаривались, некоторые с прикрытыми от наслаждения глазами курили сигареты — редкий и вожделенный деликатес. Кто-то апатично сидел на траве под деревом или на скамейке и смотрел перед собой. Молодой человек, у которого были ампутированы обе ноги выше колен, сидел в инвалидной коляске с мертвенно-бледным лицом и дрожащими губами бормотал что-то невнятное. И над всем этим грохотал артиллерийский огонь находящегося в непосредственной близости фронта. Дым затуманил горизонт. Небо было залито насыщенной, глубокой осенней синевой, а деревья окрашены пестрыми красками осени.

Умирающие кричали.

«Это кошмарный сон, — думала Фрэнсис, — дикий, кошмарный сон, и нет другого желания, кроме одного — скорее проснуться…»

Кошмарный сон состоял из крови, гноя, экскрементов, рвотных масс, в которых копошились мухи, из грязных повязок, лихорадочно горящих лиц, наполненных ужасом глаз, спутанных бород и впалых щек, из рук, которые протягивались к каждому проходящему мимо с мольбой о воде или морфии, чтобы заглушить боль. Он состоял из криков тяжелораненого, которому измученный бессонными ночами врач в бывшем сарае для хранения дров, переоборудованном под операционную, удалял из живота пулю…

Кошмарный сон — это непрерывный грохот артиллерии. Это мужчина, которого двое санитаров несколько минут назад принесли в амбар; он кричал, обезумев от боли, и прижимал обе руки к животу. Его форма жалкими клочьями висела на теле. Между пальцами что-то просачивалось, и когда Фрэнсис, движимая странным внушением, несмотря на весь испытываемый ею ужас, присмотрелась, она поняла, что это кишки.

Впервые с тех пор, как Фрэнсис оказалась здесь — а она за это время увидела много, слишком много чего, — она не смогла справиться с собой. Отвернулась, и ее вырвало в жестяное ведро, стоявшее рядом с койкой пациента.

— Давайте, девушка, не стесняйтесь, — сказал тот устало, — все это может доконать любого.

Тихо постанывая, Фрэнсис выпрямилась и вытерла дрожащей рукой рот. Когда же наконец решилась опять повернуться, увидела, что санитары поставили носилки с раненым в живот всего лишь в нескольких шагах от нее. Руки мужчины вяло свисали по бокам, глаза были широко раскрыты и опустошенно смотрели в потолок. Крики стихли.