Джули Кларк - Последний рейс

– Каждый сам имеет право решать, кто он, – шепнула Лиз и взяла Еву под руку.

И то, как просто и по-дружески она это сказала, наполнило Еву счастьем. Ей хотелось, чтобы миг длился вечно, чтобы ей никогда не пришлось спускаться в метро и возвращаться в Беркли к своей старой жизни, гнилой и жалкой.

– И ты снова попала в приют? – спросила Лиз.

Ева кивнула.

– Уехала, только когда исполнилось восемнадцать.

Ветер, поднявшийся на заливе, крепчал, проходя сквозь плотно застроенные улицы города. Ева прижалась к Лиз. А ведь у нее могла бы появиться семья, будь она другой. Лучше. Честнее. Но эта возможность рассыпалась давно, еще до появления Кармен и Марка. Треснула и развалилась на острые осколки. Самые болезненные из них Ева спрятала поглубже, чтобы не пораниться, и вот Лиз извлекла их на свет и показала, что не стоит бояться прошлого. Что их можно взять в руки, не поранившись, и попытаться сложить.

Они молча спустились по лестнице и прошли через турникет. В темном туннеле слышался шум поезда. Все-таки чудо, что над ними целый город с людьми, машинами, домами.

– Ты не пыталась разыскать родную семью?

Ева покачала головой.

– После истории с Кармен и Марком монахини предложили моей настоящей родне забрать меня, – проговорила она, глядя в пустой туннель. – Они отказались.

– Возможно, они заботились о твоем благе.

Ева и сама понимала, что, скорее всего, так оно и было: ну какая из наркоманки мать? Однако боль от этого не утихла.

– Я никогда им этого не прощу.

Лиз покачала головой.

– Ты не знаешь, как они жили. Возможно, спасение твоей матери отнимало у них все силы. Мне даже представить сложно тяжесть подобной ноши, – вздохнула она, оглянулась на платформу и снова посмотрела на Еву. – Ты не можешь обвинять их в том, что они отказались взять на себя непосильное бремя. Даже если этим бременем была ты.

На табло загорелся номер. Сначала Ева почувствовала вибрацию и лишь затем услышала далекий гул приближающегося состава. Лиз положила ей руку на плечо.

– Я не хочу лезть с непрошеными советами – ты и сама прекрасно знаешь, что тебе нужно. Но я чувствую, как ты несчастна, и не могу спокойно смотреть на твои страдания. Эта черная дыра засасывает тебя, заставляя закрываться от остального мира. Разыщи их. Не для примирения или счастливого воссоединения. Нет. Просто тебе надо знать. А уж дальше решишь, что делать с этим знанием, – сказала она и, помолчав, добавила: – Знание дает силу.

Ева не произнесла ни слова. Она думала. Интересно, каково это, общаться с людьми, которые связаны с тобой кровными узами, которые похожи на тебя и знают, откуда у них взялись эти острые носы или светлые волосы, у которых есть память рода? Никогда и ни с кем Ева не чувствовала подобной связи.

– Приемные дети часто разыскивают своих биологических родителей, чтобы получить ответы, – добавила Лиз тихо.

– Я так и не стала приемной.

Лиз на секунду прикрыла глаза, а потом снова открыла и повернулась к Еве.

– Прости. Ты права, это не мое дело.

– Послушайте. Я ценю вашу заботу; только когда от тебя вот так отказываются самые родные люди, это не проходит бесследно. Внутри что-то необратимо ломается. И ты уже не можешь открываться другим.

Лиз смотрела на нее в упор. Не выдержав пристального и спокойного взгляда, Ева отвернулась. В туннеле мелькнул свет, и к платформе подкатил поезд; двери открылись, и толпа, успевшая скопиться в зале, внесла их в вагон.

По дороге домой Ева украдкой рассматривала Лиз – ее седые волосы, собранные в аккуратную прическу, благородную осанку – и размышляла над ее советом. Даже попыталась представить своих бабушку и дедушку, которым изо дня в день приходится жить с мучительной болью, ведь наркотики забрали у них дочь, а внучкой они пожертвовали сами. И что будет, если она вдруг появится у них на пороге? Снова боль. И никакого утешения, лишь доказательство их правоты и ее никчемности.

Ева оказалась даже хуже, чем ее мать. Та была просто больной, а она стала наркодилером, который, не моргнув глазом, превращает девятнадцатилетнего парня в кровавое месиво из-за пары сотен баксов. Вот и сейчас она жалуется на свою судьбу, а дома ее уже ждет телефон с сообщениями о новых заказах. И Лиз даже не подозревает, что за чудовище сидит рядом с ней в скрежещущем и покачивающемся вагоне.

Состав нырнул в туннель под заливом, и у Евы заложило уши. Вокруг в мерцающем свете танцевали тусклые тени. Ева думала, как завтра, едва проснувшись, привычным движением откатит стеллаж на кухне и вернется к работе. Раньше подобные мысли успокаивали и обнадеживали ее, теперь же от них ей стало тошно. Единственное, чего ей хотелось, – повернуть время вспять и переиграть сегодняшнее утро, когда Лиз явилась к ней со счастливой улыбкой и вторым билетом. Или, может быть, вернуться еще раньше, на несколько недель назад, в тот вечер в парке Тилден, и уйти домой сразу, как только появилось дурное предчувствие, не дожидаясь Бриттани, спокойно принять душ и отправиться на смену в ресторан, оставив агента Кастро ни с чем. Или еще раньше, в то промозглое утро после отчисления, когда она стояла с вещами на тротуаре, – и сказать «нет, спасибо» Дексу. И Уэйду. С желаниями всегда так: стоит только начать, и остановиться уже невозможно. Цепляясь друг за друга, они растут, как снежный ком, который потом обрушивается лавиной, погребая под собой все живое.