Джоди Пиколт - Второй взгляд

Не глядя на список приглашенных, засовываю его под зеркало. Вечеринка так вечеринка. Мы будем есть жареные бараньи ребрышки, сладкий картофель в кленовом сиропе и морковь в карамели. Будем пить красное вино, хохотать над несмешными шутками и провозглашать тосты за ребенка, который разобьет мой мир вдребезги.

— Над этой идеей стоит подумать, — говорю я.

Мы прилагаем огромные усилия, чтобы получить породистый племенной скот, и при этом совершенно не задумываемся над тем, как регулировать процесс деторождения у людей.

Я старательно придумываю всякого рода недомогания. Каждый день сообщаю, что меня что-то беспокоит: ущемление нерва, запор, сердцебиение и головокружение, ребенок, который ворочается слишком сильно или, наоборот, подозрительно затихает. Моя нервозность кажется Спенсеру вполне естественной. То обстоятельство, что я через день езжу на прием к доктору Дюбуа, не вызывает у него ни малейших возражений. Наверное, про себя он думает: пусть эта ненормальная лучше изводит жалобами доктора, чем своего многострадального мужа.

Вместо того чтобы ехать в город, сворачиваю к озеру, в лагерь джипси. Его обитатели привыкли видеть меня в обществе Серого Волка, и я уже не замечаю удивленных взглядов, брошенных в мою сторону. Некоторые джипси даже знают, как меня зовут.

«Это моя дочь», — говорит Серый Волк, представляя меня своим соплеменникам.

Я выучила, что «мой отец» на языке абенаки — н’дадан . Звучит как удар сердца.

Сегодня идет дождь. Мы сидим в палатке Серого Волка за деревянным столом, покрытым зарубками. Он читает спортивный раздел ежедневной газеты, а я перебираю сокровища, хранящиеся в коробке из-под сигар. Брошка-камея, лиловая шелковая лента, локон — все это когда-то подарила ему моя мать. Всякий раз я рассматриваю эти вещи, словно они содержат ключ к тайне, которую я не в силах постигнуть. Иногда думаю о Гарри Гудини: он наверняка знал, что еще может понадобиться, чтобы вернуться из потустороннего мира.

Серый Волк сказал, что я могу забрать сигарную коробку вместе со всем, что в ней хранится. Мол, для того чтобы помнить о маме, ему не нужны вещи. Ведь, в отличие от меня, он знал ее. Как бы собраться с духом и попросить у него на память что-нибудь принадлежащее ему?..

Серый Волк издает возглас разочарования.

— «Сокс» упустили свой шанс попасть в серию, — вздыхает он. — От этого Бамбино никакого толку. Зря они пригласили этого придурка. Более невыгодной сделки мир не знал с тех пор, как индейцы продали Манхэттен за несколько ракушек и бусинок.

Встаю и прохаживаюсь внутри тесной палатки, прикасаясь к кисточке для бритья, бритве, расческе. Убедившись, что Серый Волк сидит ко мне спиной, хватаю со столика одну из его трубок и прячу в карман.

— Мне казалось, ты предпочитаешь сигареты, — говорит он, не поворачиваясь.

У меня открывается рот от удивления.

— Ты видел, что́ я взяла? Но как?

Он оборачивается:

— Я по запаху чувствую, что ты нервничаешь. Если бы ты попросила, я бы с радостью подарил тебе трубку. — Он усмехается и добавляет: — Подумать только, моя дочь — воровка. Уж конечно, виновата кровь джипси, которая течет в ее жилах.

«Моя дочь». Когда я слышу, как он называет меня дочерью, ощущение такое, словно я проглотила звезду.

— Ты не спросил, рассказала ли я что-нибудь Спенсеру и… Гарри Бомонту.

Серый Волк по-прежнему не отрывает глаз от газеты.

— Ты сама должна принять решение. Я ничего у тебя не требую. Ни один человек на свете не может принадлежать другому.

Думаю о том, что он тоже принял решение — там, в тюрьме. Дал добровольное согласие на стерилизацию, лишь бы выйти на свободу и отыскать меня. Признает он это или отрицает, но люди принадлежат друг другу. И если человек пошел на жертву ради другого, он имеет право занять место в его душе.

— Но мне кажется, тебе хочется, чтобы я все им рассказала.

Он смотрит на меня так пристально, что я невольно делаю шаг назад.

— Я хотел тебя найти во что бы то ни стало. Ради этого я готов был отдать все. Хотелось бы мне, чтобы ты сообщила всем и каждому, что ты моя дочь, а я твой отец? Бог свидетель, часть моей души говорит: да, я бы этого хотел. Но другая, бо́льшая часть моей души желает лишь одного: чтобы ты была спокойна и счастлива.