Джоди Пиколт - Второй взгляд

— Вчера у Гомеса было несколько классных подач, — говорит доктор, обращаясь к Спенсеру. — В этом году он, несомненно, лучший игрок. Лефти, Рут и Гериг не идут с ним ни в какое сравнение.

Спенсер совершенно не интересуется бейсболом, однако, к моему удивлению, отвечает со знанием дела:

— Да, «Атлетикс» снова стала одной из сильнейших команд.

— И кто бы мог подумать, учитывая, как Гериг завершил прошлый сезон. Сто восемьдесят четыре очка… — Доктор осекается, увидев меня. — О миссис Пайк. Садитесь сюда, здесь вам будет удобно.

Опускаюсь на стул рядом со Спенсером. Он берет меня за руку, и мы оба смотрим на доктора выжидающе, как школьники, которых вызвали к директору.

— У меня для вас отличная новость, — провозглашает доктор Крейг. — Я в жизни не встречал такой здоровой беременности, как у миссис Пайк.

Чувствую, как Спенсер расслабляется.

— Вот видишь, Сисси? — поворачивается он ко мне.

— Знаю о печальной судьбе вашей матери и понимаю, что у вас есть основания для беспокойства. Но, основываясь на медицинских данных относительно ее беременности, которые мне любезно предоставил ваш супруг, могу с уверенностью утверждать: причиной тяжелых родов было ее хрупкое сложение. При этом ребенок был крупным. Что касается вас, миссис Пайк, то, по моим предположениям, плод не столь уж велик. Впрочем, будь иначе, это не представляло бы для вас никакой угрозы — поверьте, ваши бедра созданы для деторождения. По всей вероятности, вы пошли в отцовскую породу.

Перед глазами у меня встает отец, с его длинным, узким, худым телом. Ну ничего общего со мной. Тем не менее я благодарно улыбаюсь.

— Не сомневаюсь, что роды пройдут без всяких осложнений и вы произведете на свет здорового малыша, — продолжает доктор Крейг. — Надеюсь, в скором времени вы привезете его в Нью-Йорк, и у меня будет возможность с ним познакомиться.

Любопытно, сколько Спенсер заплатил ему за такую откровенную ложь?

Мы встаем и, завершив ритуал прощальных рукопожатий, выходим из кабинета. Спенсер помогает мне спуститься по лестнице.

— Крейг считается прекрасным акушером, — говорит он. — Его имя, без преувеличения, известно всей Америке. Стоит сказать «беременность», кто-нибудь добавит: «Крейг». Его словам можно доверять. Так что нам с тобой не о чем тревожиться.

Он касается губами моей щеки, одна его рука гладит мой живот, другая распахивает дверь. Мы выходим на улицу, и огромный город тут же глотает нас. Солнце такое яркое, что слепит глаза. Прикладываю ладонь козырьком ко лбу и протягиваю свободную руку Спенсеру, позволяя ему вести меня, куда он считает нужным.

Мы знаем, что слабоумие существует; подобный диагноз мы можем с полным основанием поставить всем индивидуумам, которые не могут приспособиться к своему окружению, соблюдать принятые в обществе условности и совершать разумные действия.

Единственное, чего я хочу, — чтобы это произошло в хорошо знакомой обстановке. В поезде при мысли о том, что мне предстоит, голова начинает слегка кружиться.

— Я знал, что поездка пойдет ей на пользу, — говорит Спенсер папе, который делит с нами отдельное купе.

Когда мы приезжаем домой, уже почти полночь. Ночные птицы встречают нас пением, бродячая кошка, сидящая на крыльце амбара, наблюдает своими желтыми глазами, как я выхожу из «паккарда». Спенсер открывает дверь дома, и мне кажется, я слышу звук срываемой печати.

— Руби, ты можешь разобрать вещи утром, — говорит Спенсер, когда мы поднимаемся на второй этаж. — Дорогая, ложись скорее, — обращается он ко мне.

— Мне надо принять ванну, — отвечаю я. — Несколько минут побыть в одиночестве и немного расслабиться.

Руби смотрит на меня, и в глазах у нее стоит вопрос, который я не позволяю ей задать вслух.

— Ты слышала, что сказал профессор? — бросаю я.

После нескольких недель доверительной дружбы эти сухие резкие слова — самое надежное средство избавиться от ее общества. Руби, понурив голову, бредет наверх, в комнату для прислуги. Бедняжка, ей никак не взять в толк, чем она вызвала мое недовольство.

В спальне достаю из шкафа аккуратно сложенную ночную рубашку и халат. Жду, когда Спенсер выйдет из ванной комнаты.

— Я набрал ванну, — сообщает он и добавляет, с беспокойством глядя на мой живот: — Ты уверена, что сможешь выбраться самостоятельно?

Пытаюсь сохранить в памяти его улыбку, очертания его плеч. Моя любовь к Спенсеру внезапно превращается в ком, который стоит у меня в горле, не давая произнести ни слова.