Джоди Пиколт - Второй взгляд

Интересно, ставят ли они штамп на эти изделия? «Сделано по принуждению человеком, который не нашел себе места в реальном мире».

Главный врач подводит нас к запертой двери.

— К сожалению, не все наши пациенты способны к общению, — говорит он и с сомнением смотрит на меня. — Право, не знаю, стоит ли женщине в вашем положении…

— Я не из пугливых.

Чтобы доказать это, я сама открываю дверь.

И сразу жалею об этом.

Два здоровенных санитара стоят по обеим сторонам ванны, в которой сидит голая женщина. Они давят ей на плечи, заставляя погрузиться в воду. Успеваю заметить, что губы у женщины синие, а груди сморщенные, как сушеные яблоки. Из крана на ее голову льется сильная струя. Рядом с ванной — стол, на нем лицом вниз лежит другая женщина, верхняя часть ее тела покрыта простыней. Сиделка с огромной резиновой грушей в руках накачивает воду в трубку, введенную в задний проход пациентки.

— Гидротерапия и орошение кишечника очень эффективны при лечении больных с деструктивными настроениями, — поясняет доктор Стенли. — Но я привел вас, чтобы показать кое-что другое. Милые дамы, я рад представить вам нашу первую пациентку, которая прошла добровольную стерилизацию. Прошу, сюда!

Он ведет нас в дальнюю часть комнаты.

— Перевязка фаллопиевых труб была проведена, когда женщина обратилась за медицинской помощью по поводу синдрома раздраженного кишечника. Пациентка происходит из семьи, которая была подвергнута тщательному генетическому исследованию. Выяснилось, что склонность к депрессии и деструктивному поведению передавалась в этой семье из поколения в поколение. Доктор Кестлер и я поставили свои подписи под врачебным заключением.

Мы подходим к столу, у которого сидит служитель в белом халате. На столе лежит женщина, тело ее сотрясает мелкая дрожь.

— После стерилизации она совершенно оправилась, — с воодушевлением заявляет доктор Стенли. — Ее нынешние проблемы… — он машет рукой, — не имеют ни малейшего отношения к этой процедуре.

Служитель заворачивает женщину в холодную мокрую простыню, превращая ее в мумию. Пациентка стучит зубами.

— Влажные обертывания помогают при лечении самых сложных случаев, — сообщает доктор Стенли.

— Что с ней? — Мой голос кажется мне чужим.

— Она пыталась совершить самоубийство. Три раза.

Смотрю на ее руки, торчащие из-под влажной простыни, и вижу, что запястья забинтованы. Бог мой, ведь я сделала то же самое! Если бы я не была дочерью Гарри Бомонта и женой Спенсера Пайка, я лежала бы сейчас на месте этой несчастной!

— Я… Простите…

Резко поворачиваюсь и вылетаю в коридор. Пробегаю мимо многолюдной комнаты для занятий, мимо девушки, привязанной к скамье, сворачиваю за угол и сталкиваюсь с какой-то низкорослой женщиной. Это пациентка. Ее черные волосы заплетены в две тощие косицы, руки от плеч до запястий покрыты царапинами.

— Твоего ребенка они тоже заберут, — говорит она.

Невольным жестом закрываю живот. Сумасшедшая протягивает руку и касается меня. Отшатываюсь и со всех ног несусь по лабиринту коридоров к выходу. Распахиваю дверь, вырываюсь на воздух и, едва переводя дух, опускаюсь на каменные ступеньки. Немного отдышавшись, закатываю рукав блузки и разматываю бинт на запястье. Порез еще не затянулся, рана напоминает тонкие красные губы.

Спенсер, разумеется, был прав, когда говорил, что я не отношусь к числу женщин, из которых получаются успешные социальные работники. Мое предназначение — быть женой и матерью. Увы, это предназначение я также не способна исполнить должным образом.

Минут через пятнадцать меня находит Абигейл. Я так и сижу на ступеньках. Смущенная собственным идиотским поведением, я не могу смотреть ей в глаза. Абигейл садится рядом. Несомненно, она видит шрам у меня на запястье, но притворяется, что ничего не заметила.

— Когда я впервые увидела, как лечат душевнобольных, то по возвращении в офис подала заявление об отставке, — признается Абигейл. — Заявила шефу, что для карьеры социального работника у меня недостаточно крепкие нервы. Знаете, что он мне ответил? Сказал, что именно поэтому я должна продолжать работать. Если я сочувствую тем, кто страдает, мой долг — сделать все, чтобы страданий в этом мире стало меньше.

Пожалуй, эти слова не лишены смысла. Таков девиз всех борцов за социальное благополучие: «Сегодня делай то, что можешь, и завтра ты изменишь мир». Но весьма сомнительно, что кто-нибудь дал себе труд спросить у той женщины на столе, почему она больше не хочет жить. Никто не выяснил, связано ли ее желание умереть с тем обстоятельством, что она больше не может иметь детей.