Людмила Рублевская - Дети Гомункулуса

Но когда этот человек повернулся ко мне лицом, я чуть не за­кричала от отвращения и ужаса. Нет, это было не лицо... Скорее звериная морда. Бледная, зеленоватая, с огромными отвисшими губами от уха до уха. Приплюснутый череп, глаза с неестествен­но припухшими веками... Наверно, я все-таки в “желтом доме”, а передо мной — служитель из постоянных пациентов?

Пришелец поставил привезенное на тумбочку и какое-то время молча рассматривал меня.

— Где я нахожусь? В больнице? Я могу видеть доктора?

С таким же успехом я могла бы спрашивать это у стены. Слу­житель молча вышел, и за дверью что-то зашелестело. Похоже, задвигался засов. Вот почему нет отверстия для ключа.

Наверно, прошло полчаса, и дверь распахнулась снова. Я уви­дела лупоглазую секретаршу и... свою соседку по гостинице Биргиту Эдуардовну. Они встали передо мной — обе такие похожие, обрюзгшие, равнодушные, губастые. Все вопросы к ним показа­лись мне бесполезными. В дверях ждал жабьелицый служитель. Секретарша знаками показала мне, чтобы я поднялась.

Я встала. Женщины осмотрели меня со всех сторон, расправи­ли складочки на сорочке. Биргита Эдуардовна достала из кармана расческу, пригладила мои волосы, чтобы ровно легли на плечи, и подтолкнула меня к двери.

Мы шли по длинному пустому коридору — не больничному, скорее конторскому — женщины впереди, сзади жабьелицый. Линолеум холодил мои босые ноги.

Я молчала. Страх мой достиг, видимо, той степени, когда все ужасы воспринимаются как-то отстраненно, почти буднично. К тому же, теплилась слабая надежда, что Мартин что-нибудь при­думает, чтобы выручить меня.

Эгле, ужиная королева... Повелительница не увиденного мною моря. Если они сделают со мной то, что задумали, я уже никогда не нарисую такую картину. И вообще, больше никогда ничего не нарисую. Мелькнула предательская мысль: живут же и так... Можно рисовать и не имея души. Разве мало я видела таких ху­дожников? И разве мало у них поклонников? Но тут же мысль: не жизнь это, не могу я так... Не хочу!

Меня привели в большой зал с единственным полукруглым окном, которое начиналось почти у самого пола. В окне светился витраж из зеленых и красных стеклышек, похожий на пентаграм­мы, которые показывала мне Биргита Эдуардовна. Насколько я поняла, залу хотели придать готический колорит, хотя вкуса у этих существ, очевидно, не хватало. Самым странным в помеще­нии было каменное ложе посреди зала, составленное из типовых гранитных плит, которые используются для отделки парапетов и вестибюлей — :сколько я рисовала таких интерьеров! Даже мар­кировка на плитах сохранилась. По краям ложа были приделаны кольца из арматуры, на них болтались резиновые жгуты, которы­ми медики пережимают артерии.

Только тут я поняла, что в зале много людей. Хотя — людей ли? Возможно, в уличной толпе или в чиновничьем кабинете ка­ждый из них показался бы обычным. Но теперь, все вместе, они производили жуткое, угрожающее впечатление: зеленолицые, с пустыми выпуклыми глазами и отвисшими губами, Они все смотрели на меня и как будто радовались — хотела бы я знать, чему... Хотя нет, лучше не знать. Вот кто-то, похожий на того блондина, что приставал ко мне на улице у костела. А вот — бесцветный парень с заводского склада. А там не моя ли соседка по гостинице — Алина? Может, и нет. Их образы сливались в один размытый коллаж. Присутствующие прибизились, но вплотную не подходил никто, словно ожидали какого-то важного события.

Не хочу выглядеть жертвой. Идиотская белая рубашка... Я неза­висимо скрестила руки на груди и уставилась в потолок, неволь­но вслушиваясь в гнусавые голоса:

— Наконец дождались собрания. Боялся, не пригласят, забудут про старенького... Ха-ха-ха! А я еще силен.

— Ты, Иван Петрович, не сильный. Ты жадный. Прошлый раз больше всех взял.

— Ха-ха! Кто сколько может, столько и забирает! Такой закон!

— Ничего, тут на всех хватит. Много лишней энергии. Зачем ей столько.

— У тебя, Эдмундас, было почти столько же. Бедолага. Ты то­гда сочинял эту... как это ее... Музыку!

— Му-зы-ка! Не помню. Что это?

— Комбинация вибраций воздуха. Ты занимался тем, что со­трясал воздух!

— Не помню. Ерунда какая-то.

— А ты, Иван Петрович, разве не запасал лишней энергии? Колесил по свету, искал, где воздух посвежее. Говорил, обойду весь мир, чтобы красоту планеты в душе накопить. Даже кварти­ры не имел. Глупость.

— Но она слабенькая. Энергии много, но худая. Может не вы­держать контакта. Такое уже было... На всех не хватило. Обидно.