Людмила Рублевская - Дети Гомункулуса

Людмила РУБЛЕВСКАЯ

ДЕТИ ГОМУНКУЛУСА

Повесть

"Гомункулус — в представлении не­грамотных средневековых алхимиков — человекоподобное существо, соз­данное искусственно в колбе. На са­мом деле в колбе искусственное су­щество создать нельзя. Гомункулусов синтезируют в специальных автокла­вах и используют для биохимического моделирования”.

Братья Стругацкие

ПРОЛОГ

Гомункулус покачивался внутри стеклянной сферы, напол­ненной прозрачной зеленой жидкостью. Он был похож на пере­кормленного головастика с неестественно большими глазами. Время от времени с его толстых губ срывался серебряный пузы­рек и присоединялся к другим, которые жемчужинами колыха­лись вокруг.

Пан Твардовский раздраженно потряс сферу в руках, и пу­зырьки взвились вверх. Но гомункулус никак не отреагировал. Напрасно созданный кусок искусственной плоти... Разве стоило ради его создания застрять на год в этом забытом Богом горо­дишке, уединившись от соблазнов светской жизни в пропахшем прелой бумагой и жжеными травами кабинете! Не так он молод, чтобы попусту тратить свое время. О, молодость! Хорошо, когда женский взгляд манит сильнее, чем все привилегии и ученые зва­ния. И наплевать, что живешь в стране, которой правит слабый на голову король и лютая королева-мать. А теперь даже в этой глуши не укрыться от эха дворцовых ин­триг. В путь, снова — в путь, как Вечный Жид!

Пан Твардовский откупорил сферу с гомункулусом и подошел к камину. Но только собрался выплеснуть содержимое сферы на горячие угли, как пронзительный животный крик, смешанный с бульканьем, едва не заставил знаменитого некроманта уронить ценный сосуд на каменный пол. Гомункулус взволнованно хватал ртом зеленую жидкость, глаза его увеличились еще больше. Пан Твардовский с удивлением рассматривал результат своих, каза­лось, неудачных опытов.

— Вот как! Оказывается, ты вовсе не безмозглое создание. Что ж мне делать с тобой? Ожидать тут, пока поумнеешь, не могу. Взять с собой — хлопот не оберешься. Придется тебе, дружище, познакомиться с каким-нибудь местным колодцем. Большего, прости, не могу для тебя сделать. Выживешь — твое счастье.

Гомункулус плавно покачивался в зеленой жидкости, с его толстых губ срывались пузырьки.

1

После института меня “распределили” на завод, который по­чему-то назывался “почтовым ящиком”. Чем здесь занимались, я, однако, не скажу — а вдруг срок хранения этой государственной тайны еще не закончился? Детали, из которых на “ящике” дела­лось “что-то” стратегически важное, с заводов-"побратимов" из разных уголков советской империи должны были возить так на­зываемые “снабженцы”.

Снабженцев не хватало, и на каждый отдел время от времени приходила разнарядка: послать своего сотрудника в командиров­ку. Маршруты были самые разные: на юг и на север, в большие города и маленькие, никому не известные. Посыльный никогда не знал, что должен был привезти: иногда это была маленькая ко­робка, иногда — несколько больших.

Приходила “разнарядка” и на наше бюро. Мы занимались ук­рашением трудового быта: как могли, принаряжали интерьеры мрачных цехов “суперграфикой” и авангардистскими росписями, придумывали узоры мозаичной облицовки “курилок” и туалетов под Малевича и Кандинского, делали эскизы мебели, аквариумов, форточек и трансформаторных будок... Бюро, состоявшее из трех конструкторов, трех архитекторов и трех художников, восприни­малось начальством как сборище нахлебников. Зато мы сами счи­тали себя элитой и сохраняли атмосферу перманентного фрон­дерства.

Я завидовала “рекрутам” службы снабжения — коллеги воз­вращались из дальних краев, уставшие от впечатлений.

Наконец очередь дошла и до меня.

— Ну, Вика, отправляйся на “боевое крещение”, — сказал мой непосредственный начальник. — Смотри, не влюбись в кого по дороге...

Еще чего!

Билеты до города, куда я направлялась, продавались почему-то только в железнодорожных кассах для военных. Ехать предстоя­ло всю ночь в общем вагоне, на деревянных скамейках. Но одно обстоятельство перевешивало все — тот город находился на са­мом берегу Моря! Не виденного мной, но представляемого во всем романтическом величии.

В вагоне над моим пальто силуэта “трапеция”, аккуратно сло­женном на краю деревянного сиденья, какая-то женщина повеси­ла сумку, из которой начала капать жидкость, похожая на испор­ченное масло. Наутро на правом боку моей “трапеции” темнело вонючее пятно. (Которое, кстати, так ничем впоследствии и не отмылось.)