Анне Ханкок - Трупный цветок

Он не был монстром!

Это просто недоразумение!

Когда отец заплакал в трубку, Элоиза сперва подумала, что он напуган. Боится быть невинно осуждённым, потерять свободу, репутацию, свою жизнь.

– Прости, – сказал он. – Прости, Элоиза. Не бросай меня, милая. Я не смогу жить без тебя.

– Я никогда тебя не брошу, папа. Я обязательно вытащу тебя. Мы очистим от клеветы твоё имя.

– Я никогда не трогал этих детей.

– Я знаю, папа, я обязательно…

– Ho это болезнь.

– …Болезнь? Ты о чём?

– Я ничего не могу с этим поделать, это не моя вина.

Он громко рыдал и заклинал её простить его, и Элоиза почти не разбирала слов, которые он произносил.

– О чём ты говоришь, папа?

– Это правда. То, в чём меня обвиняют. Это правда.

Элоиза засмеялась. Зло и истерично.

– Да нет же, ну какая ещё правда?! Какого чёрта ты несёшь?

– Да, это болезнь. Это болезнь, я… Господи, помоги мне!

Именно тогда это и произошло.

Это был момент, когда та жизнь, которую знала Элоиза, совершенно переменилась. Она почувствовала себя космонавтом, отсоединённым от страховочного троса и плывущим теперь в открытом космосе, – она вращалась, ошеломлённая, потерянная, и всё больше и больше удалялась от Земли.

Подожди, вернись, помоги мне!

Пока он говорил, она не проронила ни слова. Он объяснял, оправдывался, открывал перед ней потайные стороны своей жизни и показывал ей их отвратительное и омерзительное наполнение, которого она хотела бы никогда не видеть.

– Я ни разу не прикоснулся к ним. Я клянусь, Элоиза. Но я испытывал желание – о, мне стыдно говорить это, – я испытывал желание, и я смотрел. Я смотрел, как другие… Я был там и смотрел, как они… Я ничего не делал, чтобы прекратить это, но сам я никогда не прикасался к ним. Я клянусь.

Она вздрогнула и очнулась посреди этой речи, как просыпается посреди ночи человек, которому приснилось, что он падает, пульс у неё зашкаливал, и сравниться с ним в скорости могли только её мятущиеся мысли.

– Хватит, – сказала она. – Хватит! Я не хочу больше это слушать.

– Но, Элоиза, ты должна понять, что…

– Нет. Я не хочу больше это слушать. Я не хочу с тобой разговаривать.

Он снова заплакал, и Элоиза почувствовала себя такой одинокой, как никогда ещё раньше не чувствовала. Это было больше, чем просто одиночество, это было чувство оторванности от всего на свете. Мать умерла, а отца – человека, которого она знала и любила всю свою жизнь больше, чем кого бы то ни было другого, – больше не существовало.

Она почувствовала себя сиротой.

Брошенной.

– Ты умер для меня, – сказала она, прежде чем повесить трубку. – Ты больше никогда меня не увидишь.

Шефер нажал на кнопку звонка своим грубым пальцем и нажимал до тех пор, пока всё здание не задрожало, как будто перед ним орудовали отбойным молотком.

Он убрал руку только тогда, когда распахнулось окно на четвёртом этаже и из него выглянул кудрявый мужчина. Увидев Шефера и Августин у подъезда, он хрипло крикнул:

– Какого хрена вам надо?

– Мы к Кальдан, с пятого! – прокричал Шефер в ответ. – Вы её видели?

– Нет, и если она не глухая, значит, её нет дома, неужели не понятно? Ну и идиот! – Мужчина демонстративно громко захлопнул окно.

Шефер с каким-то детским злобным упрямством собирался позвонить снова, но Лиза Августин схватила его за руку.

– Пойдём, – сказала она, – её нет дома.

– Давайте съездим на Сторе Страндстреде, посмотрим, не на работе ли она.

Машина была припаркована чуть вдалеке. Шефер открыл центральный замок с пульта на ключе.

– Ты правда думаешь, что она уже вернулась на работу? – спросила Августин. – После такого жестокого нападения?

Шефер пожал плечами.

– А почему нет?

– А может быть, она решила взять передышку после всего этого? Сделать перерыв на неделю или на две, прийти в себя или, может, пообщаться с психологом?

– Да, такое может быть, если ты парикмахер или учитель французского в Копенгагенском университете, но Кальдан так вряд ди сделает. Она такая же, как мы с тобой. Работа для неё – это не необходимое зло, чтобы покрывать расходы, она со своей работой – одно целое.

Августин подняла бровь.

– Так вот почему она не замужем.

– Нет, это тут совершенно ни при чём.

– Разве? Нет, при чём. Вы с Конни – исключение, которое только подтверждает общее правило, что у людей, живущих своей работой, не бывает порядка в личной жизни.

Августин посмотрела на Шефера и поняла, что его внимание привлекло что-то постороннее. Он внимательно смотрел в другой конец улицы Олферта Фишера.