Джо Лансдейл - Пойма

Обыкновенно нам нужно было идти в школу, но учитель наш уволился, а нового пока не нашли, так что нам в тот день никуда было не надо.

Думаю, отчасти по этой причине после завтрака папа попросил меня отправиться с ним. Поэтому, а ещё потому, понял я, что ему не хотелось ехать в одиночку. Папа сказал, что решил увидеться с Моузом.

Мы подъехали к дому Билла Смута. Билл держал ледохранилище ниже по реке. Это было по-настоящему обширное помещение, набитое льдом и опилками, похожее на то, что в Перл-Крике. На машине или на лодках по реке к нему подъезжали люди и покупали лёд. За день Билл сбывал его в изрядном количестве.

За хранилищем находился маленький домишко, в котором жил сам Билл с женой и двумя дочерями — выглядели они так, будто грохнулись с корявого дерева, лицом пересчитали в полёте все ветки и в конце концов треснулись о твёрдую землю. Когда они меня видели, всякий раз начинали улыбаться и тому подобное, и это меня порядком раздражало.

За домом мистера Смута помещался амбар, а скорее просто большой сарай. Он, в свою очередь, выглядел так, словно когда-то обрушился, а потом был снова поднят сильным порывом ветра. Там-то, по словам папы, и держали Моуза. Мы подъехали к дому, папа вышел наружу и постучал. Из дверей показалась нечёсаная и оборванная грудастая девушка-подросток с немытой белобрысой шевелюрой.

Папа спросил:

— Эльма, папа дома?

— Да, сэр, чичас выйдет.

Через минуту на крыльцо вышел сам мистер Смут. Это был откормленный мужчина в засаленном комбинезоне. У него недоставало нескольких зубов, а голову прикрывала большая соломенная шляпа с тёмными потовыми потёками у соприкосновения тульи с полями. А ещё у Смута явно водилась привычка заворачивать верхнюю губу и сплёвывать жёваный табак через дырку между зубами. Во всяком случае, именно так он почти сразу и сплюнул в песок у крыльца.

— Приехал вот с ним повидаться, — сказал папа.

Мистер Смут кивнул:

— Да без проблем. Пойдём туда и покончим уже со всем этим делом. А то ещё заедет к нам кто, увидит, что я укрываю этого ниггера, тогда хлопот не оберёшься.

— Ценю твои старания, Билл.

— Да я ведь перед тобой в долгу. Только уверен ли ты, что этот черномазый не опасен? Это я к чему — наверняка же он кого-нибудь шлёпнул, а мне что-то не улыбается держать его рядом со своими близкими. У меня девочки вон.

Мы спустились с крыльца и пошли к амбару.

— Билл, — сказал папа. — Я всего лишь привёз его для допроса, ты ведь знаешь. Ну нельзя мне взять его в город. Народ узнает — мне не поздоровится. Да и потом, Моузу ведь твоя младшая дочка — и та зад надерёт.

— Ну он же может и топором…

— Билл, ты ведь знаешь Моуза столько же, сколько и я. Ну как ты думаешь?

— Непросто предсказать, что ниггеру в голову стукнет.

Папа не ответил. Только сказал:

— Я правда очень тебе признателен, Билл.

— Что ж, как я и сказал. Должок перед тобой у меня.

Мистер Смут распахнул амбарную дверь, и темноту прорезали солнечные лучи. В воздух взвилась туча пыли, и я закашлялся. Из-за пылинок в потоке света казалось, будто я смотрю на амбар и его содержимое через полупрозрачную вуаль. По помещению разливался запах. Пахло прелым сеном. Ещё по`том и прокисшими нечистотами. Дух нечистот, очевидно, исходил от отвратительного на вид чёрного бидона, над которым гудели мухи.

В углу, прислонившись спиной к охапке сена, сидел старый Моуз. Я его не видел уже довольно долго и поразился, насколько он осунулся. Старик стал ничуть не выше меня и столь же ужался в ширину. Руки сделались как сухие палки, а кожа на них так обвисла, что можно было ещё раз обернуть вокруг кости. Моуз встал, и его комбинезон, весь в заплатках и истёртый почти до белизны, заколыхался вокруг костлявых ног. Старик улыбнулся. Зубов у него осталось мало, и только некоторые из них ещё не совсем почернели. Он склонил голову в нашу сторону, и она повисла на шее, как будто её неплотно привинтили к туловищу. Сощурил глаза, пытаясь привыкнуть к свету. Когда наконец снова раскрыл их, я вспомнил этот изумрудно-зелёный цвет. Казалось, только в глазах и теплится ещё хоть какая-то жизнь. Своим медно-чёрным лицом, на котором веснушки причудливо сочетались с курчавыми волосами, когда-то рыжими, а теперь совсем седыми, до боли напоминал он гнома из сказки, какие давала мне почитать миссис Канертон. Уму было непостижимо, когда это Моуз успел так одряхлеть.

— Миштер Джейкоб, как я рад ваш видеть! — проговорил Моуз. Голос у него скрипел, как суставы у калеки, который пытается привстать на костылях.