Элис Лаплант - Расколотый разум

– Сорок пять. Сорок шесть? В моем возрасте уже так скрупулезно не считают.

– Замужем, конечно же.

– За тобой.

– Точно. А как дети?

– Ну, я уже рассказала тебе о Марке.

– Об очаровательном, умном, приятном юноше. Да.

– Моя дочь – совсем другое дело. Она была общительным и отзывчивым ребенком. Но сейчас она закрылась в себе. С девочками такое бывает. А потом они вдруг снова становятся такими, как и прежде. Но прямо сейчас у нас самые тяжелые годы.

– Это что-то из отношений матери и дочери?

– Думаю, да.

– Обещаю, что это пройдет.

– Ты что, экстрасенс?

– Что-то вроде того.

– Ну хоть чего-то я буду ждать с нетерпением.

– Ты так мрачно это сказала. Ты живешь очень насыщенной, полной жизнью.

– После сорока у женщин самое сложное десятилетие. Я первая это признаю. Потеря волос, крепости костей, фертильности. Последний вдох умирающего существа. Я с нетерпением жду перехода на другую сторону. Перерождения.

– Так бы могла сказать Аманда.

– Да? Что ж, мы были близки. Ты правильно уловил.

– Вы были внушительной парой. Когда я был маленьким, я думал что все женщины похожи на вас с Амандой. Бог в помощь любому, кто посмел бы обращаться со мной не так, как вам хотелось бы. Ангелы мщения.

– Она такая.

– Она была такой. Детектив о ней спрашивала?

– Какой детектив?

– Женщина, что приходила раньше на этой неделе. Она спрашивала о врагах Аманды? Был ли кто-то, кто желал ей зла?

– Думаю, что таких было много. Да и как их могло не быть? Она сложный человек. Как ты и сказал, ангел мщения. Это был ее талант – выпить кровь, пока туша не начала гнить. Она была падальщиком для самих падальщиков.

– Мило так говорить о своей подруге.

– Она была бы первой, кто это признал. Она чует слабость и бьет на поражение.

– А ты предпочитаешь лечить их.

– Я бы не сказала, что поэтому выбрала хирургию. Не совсем.

– Вы когда-нибудь с ней ссорились?

– Раз или два. Почти разрушили нашу дружбу. Мы почти сразу же мирились. Альтернатива пугала нас обеих.

– Что же было такого страшного в разрушенной дружбе?

– Для меня – одиночество. Для нее – даже гадать не буду.

– Это больше похоже на союз, чем на дружбу. На отношения глав государств, у каждого из которых мощная армия.

– Да, чем-то похоже. Очень жаль, что у нее не было детей. Мы могли скрепить союз свадьбой детей.

– Создать династию.

– Именно.

– У меня есть и другие вопросы, но ты выглядишь усталой.

– Может, у меня сегодня было слишком много операций. Одна особенно сложная. Не с технической точки зрения. Это был ребенок с менингококкемией. Нам пришлось отнять обе руки до запястья.

– Никогда не понимал, как ты это делаешь.

– Его отец обезумел. Он все говорил: «А как же котенок? Он любит котенка». Так казалось, что его не волнует, как ребенок будет есть, писать, играть на фортепиано, но только то, что определенная его часть больше никогда не сможет ощутить мягкость шерсти. Попытки убедить его в том, что остальная кожа не потеряет своей чувствительности, ни к чему не привели. Нам пришлось вколоть ему почти столько же лекарств, сколько и сыну.

– Иногда ты вот так вот переживаешь. По-своему. Иногда ты только так и можешь.

– Я и не знаю.

– Мм?

– Мои потери были минимальны. Восполнимы. Достаточно малы, чтобы не собирать себя по кусочкам, чтобы жить дальше. Кроме потери родителей, разумеется. Мой дорогой отец. Моя несносная мать. Тогда мне пришлось разложить все по полочкам, чтобы пережить этот ужас.

– Тогда ты счастливая.

– Я забыла, как тебя зовут.

– Марк.

– Твое лицо мне знакомо.

– Многие мне это говорят. Видимо, такое уж у меня лицо.

– Вот теперь я думаю, что устала.

– Тогда я пойду.

– Да. И закрой за собой дверь, пожалуйста.

Симпатичный незнакомец кивает, наклоняется поцеловать меня в щеку и уходит. Всего лишь незнакомец. Почему же мне тогда его так не хватает?

– Подожди! Вернись! – зову я. – Я приказываю.

Но никто не приходит.

Когда у меня ясный день, когда границы моего мира расширяются настолько, что я могу видеть то, что неподалеку впереди и позади, я планирую. Мне это дается не так уж и хорошо. Когда я смотрела любимые фильмы Джеймса, про ограбления, меня всегда изумляла фантазия сценаристов. Мои планы просты. Дойди до двери. Дождись, пока никто не будет смотреть. Открой дверь. Уйди. Иди домой. Запрись. Никого не пускай.

Сегодня я смотрю на выбранную фотографию. Отчетливая надпись: 5 мая 2003 года. Мой почерк?