Элис Лаплант - Расколотый разум

– Это всего лишь ловкость рук. Робингудство. Кроме того, ты забыла, что это мой дом. Я решаю, кому приходить, а кому – уходить.

Фиона перебивает, ее подбородок дрожит.

– Ненадолго.

– Прошу прощения?

– Этот дом еще недолго будет твоим. Мы с Марком договорились.

– С каких это пор вы так подружились?

– Мы общаемся. Действуем сообща. Когда нужно. И мы без сомнений сделаем так, чтоб тебя признали невменяемой и отправили в дом престарелых. У нас достаточно доказательств. Звонки в девять-один-один. Вызовы скорой. Свидетелиочевидцы. Не говоря уже об идущем расследовании.

– То есть вы все в сговоре.

– Да, все, – говорит Магдалена. – Весь мир! – Идет к плите, ставит на нее чайник. – Сейчас выпьем чая. А потом прогуляемся. Нам нужно кое-что купить. Помоги мне составить список. Молоко, конечно же. И паста. Приготовим ее на ужин. Сделаю соус маринара, если найдем свежий базилик. А если нет – просто потрем сверху пармезан. Что-то еще нам было нужно. У нас соль почти кончилась. Вот список. Что-то добавим? Я ничего не упустила?

Я беру список. Смотрю на пометки на нем. Закорючки. В этом нет ни малейшего смысла. Я вежливо киваю, чтобы показать, что могу разобрать. Что-то меня изводит. Свистит чайник. Чай. Молоко. Сахар. Что случилось только что? Почему Фиона утирает красные глаза и не смотрит на меня?

– Да, вот так вот. Успокойся. Пора успокоиться. Мы выпьем по чашке чая, поговорим, а потом пойдем в магазин. – Она обращается к Фионе. – Идите домой. Все будет хорошо. Все уже позади. Она ничего не вспомнит завтра. Или даже через час.

– Но она никогда так ко мне не относилась. К Марку, да, но не ко мне.

На самом деле это не так. Тебя просто здесь не было. Я могла бы тебе многое рассказать. Ситуация складывается не в пользу.

– Об этом говорил доктор Дзиен. Он говорит, что у нее началась худшая стадия. Следующая будет легче. Гораздо печальнее, но легче. Час почти пришел. Мы уже не так важны.

Я внимательно слушаю, думаю, что это важно, но слова исчезают сразу же после произнесения вслух.

Беру печенье с тарелки. Впиваюсь в его сладость. Пью горячую жидкость из чашки, что передо мной. И не обращаю внимания на двух женщин на моей кухне, двоих из множества полузнакомых мне людей, что так свободно вторгаются в мой дом, в мое пространство. И даже сейчас одна из них нагибается над стулом и тянется, чтобы потрепать меня по голове. Как собачку. Нет. Стоп. Я не животное, что можно приручить лаской. Меня не приручить.

Есть одна-единственная фотография Джеймса, которая мне нравится. Он тут во всем своем великолепии, самолюбии и самолюбовании. Надень он корону и леопардовую шкуру, – нелепее бы все равно не получилось бы.

Мне она нравится своей честностью. Люблю ее за то, что на ней – правда. На других он кажется импульсивным, открытым, играет, одним словом. Но это лишь притворство. В жизни же он о себе слишком высокого мнения, чтобы относиться к другим как к равным. И то, что я вижу это, ничуть не уменьшает моей любви к нему.

Зову Аманду. Закрываю за собой дверь и кладу ключ в карман. Тишина. На ощупь нахожу выключатель, – и прихожую заливает свет. «Есть кто?» – зову я, на этот раз громче. Ничего. Может, она уехала из города? Но она бы мне сказала. Напомнила бы поливать ее цветы, забирать почту и кормить Макса.

И тут я вспоминаю. Я зову Макса. Котик? Но не слышно ни бубенчика, ни легкого стука коготков по деревянному полу.

Вход в гостиную перетянут желтой лентой с надписью: «Полицейское заграждение – не заходить». Прохожу на кухню, которую я знаю, как свои пять пальцев. Что-то здесь не так. Не слышно привычного шума жилого дома. Не гудит холодильник. Открываю дверцу. Темно и дурно пахнет. Трубы, не дававшие спать Аманде, молчат. Не скрипят половицы.

И все же что-то здесь есть, и оно хочет мне что-то сообщить. Я не верю в сверхъестественные силы. Я не сумасшедшая и не религиозная фанатичка. Но я точно знаю: разгадка тайны уже совсем близко, потому что я здесь не одна.

И вот она выходит из тени, ее трудно узнать: так бела ее кожа и светятся золотом волосы. Она одета в простой синий костюм, на ногах туфли на низком каблуке. Никогда ее такой не видела: начинающий управленец из семидесятых, стоящий на первых ступенях карьерной лестницы. Корпоративный ангел. Но ее лицо перекосило от боли, а руки перевязаны. Она протягивает их ко мне.

Беру правое запястье и бережно разворачиваю грубые бинты. Разматываю и разматываю, пока не освобождаю ее: идеальную, белую и мягкую. Безупречную руку примерного ребенка. Я сравниваю ее со своей, покрытой старческими пятнами. Такими руками ведьмы заманивают детей в лес, чтобы потом откормить их и сожрать. Руки грешника.