Томаш Ржезач - Пациент доктора Паарелбакка

— Ну я им еще покажу, этим сволочам!

— Надеюсь, — заметил я.

Он рассмеялся. Лицо у него раскраснелось, словно он изрядно подвыпил. Затем он стал вслух размышлять, как конкретно, вернувшись домой, он «им покажет».

— Дай мне еще кофейку, старина! — немного спустя попросил Бобин.

— Кофе в термосе. Вон там, в вещевом ящике. Налей себе сам.

Он наклонился и тут же вдруг повалился на меня. Я с трудом отстранил его, выровнял машину, резко вильнувшую в сторону, и остановился. Этого еще только не хватало! Лишь позже я узнал, что эйфория у таких пациентов, как Бобин, предшествует полному упадку сил.

Я взглянул на часы.

С того времени, как переодетый грузчиком доктор Мергаут сделал ему инъекцию, прошло два с половиной часа. Бобин должен оставаться еще в форме. Теоретически. Но практически получилось так, что сейчас он лежал, тяжело дыша полуоткрытым ртом, а пульс его бился медленно и вяло. Быть может, в примитивных полевых условиях доктор Мергаут неточно определил снадобья, которыми пичкали. Бобина «милосердные братья» из ЦРУ, либо ошибся в дозе введенного противодействующего им лекарства?

Я похлопал Бобина по щекам.

Он взглянул на меня остекленевшими глазами и прошептал:

— Ничего, ничего, Яроуш, это пройдет…

Я перенес его на заднее сиденье. До связи по медицинскому обеспечению оставалось еще полтора часа. А что, если?.. Нет, не буду надумывать всяких страстей, но Бобина на всякий случай надо как-то закамуфлировать.

Я открыл плоскую бутылку с виски и обильно смочил ему губы и подбородок остропахучей жидкостью, всячески остерегаясь, чтобы он не глотнул ни капли.

Затем я двинулся дальше.

Он стоял в какой-то сотне метров за поворотом дороги, ведущей к Остенде. Это был сельский служака в черном мундире и форменной фуражке, похожей на колпак, какую обычно носят бельгийские и французские полицейские.

Он решительно поднял палку, подавая сигнал остановиться. Я съехал на обочину и встал.

— Проверка документов! — подошел, козырнув, полицейский.

Взяв у меня паспорт, он поглядел в него, потом на меня, снова в паспорт и опять на меня. Вот так-то: чего мы только не придумываем, разрабатываем сложные операции, пароли, шифры, связи, тайники… И в конце концов все это может рухнуть, провалиться из-за обыкновенного сельского постового, который от скуки выполняет свои служебные обязанности с должным рвением и тщанием.

Полицейский, стоявший у окна моего «ягуара», относился именно к такому типу служак. Он потребовал у меня водительские права, справку о международном страховании, а также контракт с женевской торговой автомобильной и страховой фирмами о взятии на прокат машины и квитанцию об уплате за ее аренду и страховку.

Позади хрипло дышал Бобин.

В документы, затребованные полицейским, я «случайно» подсунул сезонный трамвайный билет из Осло и членский билет норвежского Королевского яхт-клуба. Это для него оказалось уже слишком, что и требовалось. Он вернул мне документы, ткнув пальцем в Бобина, спросил:

— А это кто?

— Нильс ван Маас, голландец, мой коллега, археолог. По идее — и мой гид, а вот случилось так, что мне приходится доставлять его до постели в ближайший отель.

Полицейский наклонился к Бобину. «Хоть бы он не проснулся! Боже, сделай, чтобы он не проснулся!» — заклинал я про себя. Если он сейчас проснется, то уж, конечно, не вспомнит, что он Нильс ван Маас, археолог, отправившийся на дни отпуска в путешествие. А уж тогда… Я огляделся. Шоссе было пусто. Я мог бы, конечно, свалить этого полицейского. Но это было бы нападением на должностное лицо, за что дома, доберись я туда, мне не миновать бы тяжкого наказания. Да и тут могли бж» возникнуть большие сложности.

— Что с ним? — спросил полицейский.

— Извольте понюхать!

С видом многоопытного спеца тот втянул воздух, наклонившись к самому лицу Бобина, и понимающе усмехнулся.

— Можете ехать, — сказал он, — все в порядке.

Вскинув вверх ладонь, он козырнул, как козыряют французы, и пожелал мне счастливого пути.

Я включил скорость, дал газ. Секунды спустя стрелка спидометра перескочила цифру 150.

Скорость означала жизнь.

* * *

Я ждал точно в том месте, где должен был ждать.

Было 20 часов 30 минут западноевропейского времени, когда в дюнах за Остенде мне подал руку здоровенный парень с густыми светлыми бровями, в исландской куртке, саржевых штанах, заправленных в сапоги, и в матросской бескозырке. Названный им пароль был правильным и не вызывал никаких сомнений.