Анатолий Степанов - Любить и убивать

Отец Афанасий повернул к Сырцову свое внимательное и настороженное лицо. Борода его оказалась на солнце и стала медно-рыжей. Прозрачные бледно-серые глаза были непонятны. Говорил же понятно и откровенно.

— Я вас пока не могу понять, Георгий. Вы верите в Бога?

Совершенно некстати вспыхнула в мозгу яркая картинка сегодняшнего утра: скомканная постель, нечеловеческие усилия двух тел в диком стремлении к наслаждению, бессмысленные звериные стоны.

— Не знаю, — сказал Сырцов, подумав. И повторил нервно: — Не знаю.

— Достойный ответ, — одобрил отец Афанасий.

— Мы говорим о Ксении, — настойчиво напомнил Сырцов.

— И о вас, — добавил отец Афанасий. — Я пытаюсь представить вас рядом с Ксенией, Георгий.

— Какова же картина?

— Не картина пока. Эскиз, подмалевка.

— Вы были художником? — неожиданно для себя спросил Сырцов.

— Ну, художник — слишком громко. Но почему — был? Я и сейчас продолжаю эти приносящие мне тихую радость занятия.

— А вам разрешают? — брякнул Сырцов.

Отец Афанасий почти неслышно посмеялся и ответил риторически:

— Кто же мне может запретить?

Теперь посмеялись вдвоем.

— Какая она, Ксения, отец Афанасий?

— Вы, следовательно, с ней незнакомы. Вас пригласила искать Ксению ее мать?

— Не пригласила. Наняла. За деньги.

— Вы будто стесняетесь этого, Георгий. Но ведь все очень просто: всякий добросовестный труд должен быть достойно вознагражден.

Умыли его, Сырцова, как мальчишку. Ненавязчиво и с участием умыли закомплексованного паренька с гипертрофированным самолюбием. Учиться, учиться и учиться, как говорил Владимир Ильич. Урок на будущее. Он рассмеялся:

— Это вы называете гордыней, да?

— Или обидой. На мир, на людей, на себя. — Отец Афанасий смотрел на анютины глазки. — Вы спросили о Ксении, уже имея, вероятно, свое мнение о ней, составленное вами из рассказов о ее жизни, увиденных реалий ее жизни, из ощущений ее человеческого окружения. Я бы хотел сначала узнать это ваше мнение.

— Оно важно для вас?

— Да. Очень.

Сырцов слегка призадумался: какая она, Ксения?

И ответил коротко:

— Девица умная, жесткая и добрая. Гордая и одинокая душа.

— Вы понимаете людей, Георгий, — одобрил отец Афанасий. — Я бы добавил только: гордая, одинокая и простая душа.

— Это так важно?

— Очень. Простодушие есть главная черта истинного человека.

Ни с того ни с сего Сырцов вдруг вспомнил Деда. Умного, злого, изобретательного, язвительного и простодушного Деда. Простодушие есть главная черта истинного человека. И то правда.

— Почему она ушла из дома, отец Афанасий?

— Я не имею права рассказывать вам то, о чем говорила она. Но неглупому человеку разобраться в этом весьма несложно. А вы, как мне стало известно в последние полчаса, неглупый человек.

— Вы переоцениваете мои умственные способности. Но все-таки: богатство?

— Точнее — неправедность богатства. И люди, не желающие замечать это.

— Как всегда, существуют «про» и «контра». «Контра» понятна, отец Афанасий. Но человеком движет «про». Ее «про»?

— Вы ошибаетесь, Георгий. «Контра» — двигатель очень мощный. Но, к счастью, не очень надежный. Понятия Ксении о добре, к сожалению, весьма туманны и отчасти умозрительны и книжны, а человек, которого она считает образцом, взят ею из прошлого и во многом ею же и выдуман.

— Олег Торопов? — догадался Сырцов.

— Все-то вы знаете, Георгий!

— За исключением одного: где Ксения Логунова.

— У вас есть наставник, Георгий?

— Я не знаю, — растерялся Сырцов.

Отец Афанасий попытался популярно объяснить ему, что такое наставник:

— Человек, к которому вы придете в трудную минуту. Человек, к советам которого вы прислушиваетесь. Человек, который, блюдя ваше достоинство и вашу честь, ненасильственно ведет вас по жизненной стезе. Есть такой человек?

— Есть, — без раздумий твердо ответил Сырцов.

— Вам очень повезло, Георгий. Я пытался стать наставником Ксении. Не знаю, насколько мне это удалось. Но на секунду представьте такое: ваш наставник без вашего согласия сообщает тайну, доверенную вами только ему, третьему, неизвестному вам человеку.

— Такого представить не могу, потому что такого не может быть, — честно признался Сырцов.

— Вот сами и ответили на свой вопрос.

Сырцов рывком поднялся со скамейки.

— Что ж, спасибо за интересную и поучительную беседу, отец Афанасий.

— Не обижайтесь на меня, Георгий. — Священник тоже встал.