Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник - 26, 27]

— Вы уверены, что это его записка?

— Чья же еще? — убежденно возразила Крессида. — Кто тут еще без конца распевает песни на эту избитую тему? О грехе и грешницах.

— Он распевает, это верно. В котором часу вы спускались сегодня к ужину?

— Да не помню я! Как всегда, кажется, пришла последней.

— В течение вечера не видели ли, как кто-нибудь входит или выходит из покоев Форрестеров?

Невеста Хилари беспомощно пожала плечами.

— Ну, видела, — сказала она. — Того же Найджела. Он выходил. Наверное, как всегда, заправлял постели. На сей раз, завидев меня, только вжался в стену, словно я заразная.

— Спасибо, — отрывисто сказал Аллейн. — Мне пора. — Он бросил взгляд на жену.

— Все хорошо?

— Все хорошо.

И дверь за ним закрылась.

— М-да, дорогая моя. Ничего не попишешь. Порох-то я трачу совсем напрасно, — пробормотала Крессида.

Перед тем как выйти в ночь, Аллейн заглянул к Хилари в кабинет, но там никого не оказалось. Он включил электрический свет, отдернул все шторы и тихонько вышел, заперев за собой дверь и сунув ключ в карман. Потом задержался на секунду-другую у входа в библиотеку и прислушался: из-за двери доносился глухой гул двух мужских голосов, время от времени сопровождаемый взрывами лающего смеха — так смеяться мог только мистер Смит. Рэйберн уже ждал лондонца на парадной террасе вместе с четырьмя из пяти своих констеблей и обоими кинологами с собаками. Всей компанией они двинулись через двор.

— А дождь-то перестал! — воскликнул Рэйберн.

Точнее, почти перестал — еще окатывал иногда редкими ушатами, как из лейки, а вот обжигающие порывы ветра не прекращались. Напротив, из-за них на улице царил немыслимый гул: казалось, все деревья вокруг «Алебард» завыли вдруг каждое на свой лад, словно в припадке отчаяния под аккомпанемент журчащих капель. Слышался также и свист, и время от времени — металлический скрежет: какие-то мелкие выброшенные на свалку предметы стихия, видимо, срывала с насиженных мест и отправляла в свободный полет.

Скульптура работы Найджела на глазах таяла, уплывая из зимы в небытие. Фигура, застывшая в лежачем положении на крышке надгробия, все еще была различима, хоть и жутко изуродована оттепелью.

Полицейские обогнули фасадную часть западного крыла и оказались совершенно беззащитны перед хлесткой злобой ветра.

Занавеси в окнах библиотеки были опущены — лишь тонкие, как лезвия, полоски света проникали из-под них. Утренняя столовая стояла погруженной в темноту. Но сверкающий поток лучей ото всех электроприборов кабинета ярко освещал молодую пихту, которая так же, как прочие деревья, остервенело дрыгала макушкой, повинуясь буре. Не хуже просматривались и кучи щебня неопределенной породы вокруг нее. Да еще тускло сверкали кусочки промытого дождем битого стекла.

В лица членов поисковой партии нещадно бил ветер, швыряя в них прерывистые валы дождевой воды и взвихренный потоками воздуха мусор, так что приходилось прикрывать лица рукой. В другой руке у каждого было по мощному полицейскому фонарю, которыми они старательно обшаривали окрестности. В конце концов все лучи сконцентрировались на печальной видом своим, никому не нужной более рождественской елке, брошенной среди залежей мусора вперемешку с охапками жухлой крапивы и щавеля. Повсюду на несколько метров кругом виднелись следы деятельности слуг Хилари с их лопатами, вилами и грубыми сапожищами. Все вместе поисковики сперва подвергли пихту общему осмотру, а затем сфокусировали на ней свет от фонарей, чтобы Аллейн, спиной к ветру, мог спокойно и методично обшарить взглядом ветку за веткой. Некоторые из тех, что потоньше и понежнее, как лондонец уже раньше приметил из окна гардеробной Форрестеров, неестественно изогнувшись, приняли причудливые позы. На одном из сгустков суглинистой почвы, как и ожидалось, обнаружились следы длинноносых модных ботинок Хилари — как раз в том месте, где он, видимо, перелезал через оконную раму, чтобы достать кочергу.

Сыщик подошел вплотную к дереву, присоединил свет своего фонаря к остальным и принялся тщательно осматривать внутренние части, скрытые от глаза внешнего наблюдателя. Не прошло и двух минут, как он подозвал одного из констеблей поближе и приказал светить, не мигая, наверх (ураган шумел так неистово, что пришлось кричать прямо в ухо).

Полисмен направил луч туда, куда велел Аллейн, и тот, не раздумывая, полез на дерево, стараясь держаться как можно ближе к стволу, чтобы сучья попадались покрепче. Влажная хвоя щекотала ему лицо. Целые охапки снега сыпались за воротник и струились талой водой по плечам. Ветки хлестали по щекам, а на ладонях уже ощущалась клейкая смола. Детектив полз вверх, раскачиваясь, словно флюгер, вместе с пихтой. Он лез, постепенно смещаясь вокруг ствола, из последних сил подтягиваясь, и свет от фонаря констебля полз вместе с ним.