Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник - 26, 27]

— Как вы полагаете, — спросил Аллейн, — полковнику и миссис Форрестер известна была эта… слабость их камердинера?

— Вот уж тут, сэр, — откликнулся Катберт почтительно-конфиденциальным тоном, каковому, без сомнения, научился еще в метрдотелях, — точно не скажу. Сами знаете, как оно бывает. Могу только охарактеризовать полковника как весьма умудренного жизненным опытом джентльмена.

— Ну а его супругу?

Катберт развел руками и усмехнулся:

— Она ведь дама, сэр! — Под этим если что и подразумевалось, то, видимо, следующее: дамы быстрее и точнее разоблачают тайных выпивох, чем джентльмены.

— Между прочим, — поделился сведениями Аллейн, — у полковника недавно случился новый приступ. Опять, как я понимаю, нелады с сердцем. Причем, вероятно, он сам его, так сказать, накликал: попытался самостоятельно открыть окно у себя в спальне. Причем не заметил, что оно заклинено, и приложил физическое усилие. — Последняя фраза была адресована лично Найджелу, который уже осушил слезы. — Теперь ему лучше, но приступ был серьезный.

Губы Найджела бесшумно повторили: «заклинено». Лицо его выдало совершенное смятение.

— Кстати, это не вы заклинили окно, чтобы оно не дребезжало на ветру, когда приходили прибраться на ночь?

Тот покачал головой.

— Я бы никогда!.. — воскликнул он. — Я захлопнул его, но и в мыслях… ничего я не клинил. — Похоже, он снова не мог выбрать линию поведения: негодовать ему или надеть маску непроницаемого бесстрастия.

— Вы же меня видели, — добавил он почти шепотом, — когда вошли.

— Вот именно, видел. Вы были весь мокрый. И окно с грохотом захлопнулось, как только я вошел, помните?

Не спуская глаз с сыщика, Найджел кивнул.

— Почему так случилось?

Снова смесь оцепенения и ужаса сковала лакея.

— Хотел посмотреть.

— На что же?

— Мне ничего не рассказывают! — вырвалось у Найджела. — А я видел, как они говорят между собой. Слышал…

— Что вы слышали?

— Всякое, — совершенно обессилев, произнес Найджел и снова угрюмо замкнулся в себе.

— Чуднó, — констатировал Аллейн без особого, впрочем, нажима. — Стало быть, ни один из вас не знает, кто заклинил окно в комнате полковника? Нет? Что ж, без сомнения, так или иначе это всплывет. Мне осталось задать только один вопрос. Всем вам. Но прежде чем задать его, хочу еще раз напомнить сказанное вначале. Заклинаю вас: не думайте, будто я расставляю вам сети. Что я хоть в малейшей степени предубежден против вас из-за вашего прошлого. Итак. Предполагаю, что вы осведомлены о «противоворовском устройстве», которое соорудили в комнате моей жены. Вы ведь рассказали об этом случае товарищам, рулевой? — обратился он к Мервину.

Выдержав значительную паузу, тот признал:

— Я упомянул об этом случае, сэр. — И вдруг продолжил с жаром: — Мадам поняла, что это не я! Мадам мне поверила. Я бы никогда так не поступил, а с ней и подавно. Ей-богу. Зачем бы мне оглушать ее? Спросите мадам сами, сэр. Она вам скажет.

— Хорошо, хорошо, никто не утверждает, что вы оглушили ее. Но если предположить, что вы этого не делали, то кто же? Нет мыслей на этот счет?

Прежде чем Мервин успел открыть рот, в разговор снова горячо вмешался Найджел.

— Это было сделано по злому умыслу! По прямому умыслу! — закричал он.

— Но кем?

Остальные четверо загалдели почти хором — совершенно очевидно, чтобы заткнуть Найджелу рот. Затеялся шумный спор, который Аллейн прервал, с грохотом встав со стула. Заори он даже благим матом, это произвело бы меньший эффект.

— По чьему злому умыслу и кем это было сделано? — отчеканил он, обращаясь к Найджелу.

— Оставьте меня в покое. О, не становитесь на пути мстителя во гневе его, или всем нам будет хуже.

— Это вы оставьте свои словесные штампы. Говорите, вас все слушают. — Детектив говорил чистую правду. В комнате воцарилась мертвая тишина, словно кто-то внезапно выключил звук.

— Я жду, Найджел, — повторил Аллейн. — Кто это был?

— Это он. Тот, кого гнев Господень исторг отсюда прочь.

— Маулт?

— Вот именно, — ответил Найджел, в характерной для себя манере переходя с высокопарного регистра на обыкновенный.

С этого момента беседа потекла в ином ключе. Фигура Найджела теперь выражала некое подобие угрюмого всеведения, остальные всем своим видом демонстрировали непоколебимую решимость отмежеваться от любого предположения, от любого мнения по любому вопросу, какой мог бы поднять Аллейн. Катберт, по-прежнему вынужденный выступать в роли общего пресс-секретаря, заявил: существуют доказательства — на последнем слове было сделано ударение, — что именно Маулт, и никто другой, установил «ловушку для воров» над дверью. Найджел громко прибавил к этому четко артикулированное словосочетание: «Злой умысел!» Кискоман повторил уже исполненную им в начале разговора пантомиму, смысл которой сводился к утверждению полной невменяемости Найджела. Аллейн как бы между прочим поинтересовался — а что, Маулт и вправду слыл такой уж злонамеренной личностью, склонной подставлять ближнего? На это слуги отреагировали так, словно не поняли, о чем он говорит. Тогда детектив пошел на некоторый риск. Он упомянул, что все присутствующие, несомненно, слышали об оскорбительных анонимных посланиях, подброшенных в комнаты Форрестеров и мисс Тоттенхэм, а также о том, что в ячменный отвар мистера Смита подмешали мыло.