Морис Леблан - Остров тридцати гробов

— Ладно, — отозвался Патрис, — но вы ведь все же не просили его убивать Ворского?

— Конечно, нет.

— Тогда откуда мы будем знать?..

— Неужели вы думаете, что Ворский не догадался под конец о нашем сговоре, который столь явно способствовал его поражению? И не думаете ли вы, что господин Отто не предусмотрел такой возможности? Уж будьте уверены, сомнений тут быть не может: получив свободу, Ворский тут же уничтожил бы своего соратника — как для того, чтобы отомстить, так и с целью забрать у того пятьдесят тысяч франков сестер Аршиньа. Но Отто должен был его опередить. Привязанный к дереву, Ворский бессилен что-либо сделать и представляет собою легкую добычу. Должно быть, Отто его ударил. Но я пойду даже дальше. Отто, по натуре трус, наверное, обошелся и без применения силы. Он просто оставил Ворского привязанным к дереву. И, таким образом, кара настигла злодея. Ну, теперь, друзья мои, вы удовлетворены? Ваше чувство справедливости утолено?

Патрис и Стефан молчали, пораженные страшной картиной, которую нарисовал перед ними дон Луис.

— Да полно вам, — проговорил он смеясь. — Выходит, я был прав, что не заставил вас вынести приговор там, когда мы сидели под дубом, прямо в лицо живому человеку! Я вижу, что, сделай я это, оба мои судьи несколько оробели бы. Да и третий судья тоже, не правда ли, Дело-в-шляпе? Ты ведь у нас такой чувствительный и ранимый! Да и я такой же, друзья мои. Мы не из тех, кто выносит приговоры и карает. Но все же поразмыслите о том, что собою представлял Ворский, с изощренной жестокостью убивший тридцать человек, и поздравьте меня с тем, что в конечном итоге в качестве судьи я выбрал слепой рок, а в качестве исполнителя приговора — негодяя Отто. Да свершится воля Господня!

Скалы Сарека на горизонте становились все меньше и меньше. Наконец они совсем исчезли в туманной мгле — там, где море сливается с небом.

Трое мужчин хранили молчание. Все они думали о мертвом острове, разоренном неким безумцем, о мертвом острове, где скоро какой-нибудь путешественник обнаружит следы таинственной и необъяснимой драмы: выходы из подземелья, сами подземелья с «пыточными клетями», зал Божьего Камня, склепы, труп Конрада, труп Эльфриды, скелеты сестер Аршиньа, а наверху, подле Дольмена Фей, где высечено пророчество о тридцати гробах и четырех крестах, — массивное тело Ворского — одинокое, жалкое, раздираемое на куски воронами и ночными птицами…

Небольшой домик в окрестностях Аркашона, в прелестной деревушке Мулло, где сосны спускаются прямо к берегу залива.

Вероника сидит в саду. Неделя отдыха и счастья вернула свежесть ее прекрасному лицу и усыпила дурные воспоминания. Она с улыбкой смотрит на сына, который, стоя неподалеку, слушает и расспрашивает дона Луиса Перенну. Иногда она бросает взгляд на Стефана, и в их глазах вспыхивает нежность.

Видно, что между ними, благодаря привязанности, которую оба они испытывают к мальчику, образовались тесные узы, делающиеся еще крепче от тайных мыслей и еще неявных чувств молодых людей. Ни разу не напомнил ей Стефан о признаниях, сделанных им в подземелье под Черными Песками. Но Вероника о них не забыла, и глубокая признательность, питаемая ею к воспитателю сына, смешивается у нее в душе с особым волнением и трепетом, в которых она безотчетно находит некое очарование.

Дон Луис, уехавший поездом в Париж вечером того же дня, когда «Хрустальная Пробка» доставила всех в домик в Мулло, сегодня утром неожиданно появился к завтраку вместе с Патрисом Бельвалем; они уже час сидят в саду в качалках, а мальчик, весь раскрасневшийся от волнения, без устали засыпает вопросами своего спасителя.

— И что вы тогда сделали?.. Но как вы узнали?.. А что навело вас на этот след?..

— Милый, — замечает Вероника, — ты не боишься надоесть дону Луису?

— Ничуть, сударыня, — отвечает дон Луис, который встал, подошел к Веронике и говорит так, чтобы ребенок не услышал. — Франсуа мне вовсе не надоел, я даже хочу ответить на все его вопросы. Но, признаюсь, порой он ставит меня в тупик, и я боюсь совершить какую-нибудь оплошность. Скажите, что из всей этой драмы ему доподлинно известно?

— Все, что известно мне, кроме, разумеется, имени Ворского.

— Но о роли Ворского он знает?

— Знает, но в несколько смягченном виде. Для него Ворский — это беглый военнопленный, который наслушался легенд о Сареке и, чтобы завладеть Божьим Камнем, принялся претворять в жизнь пророчество, касающееся этого камня. Несколько строк из него я скрыла от Франсуа.