Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Однако, — сказал Мэтью, — вы обычно тратите на изучение протоколов не менее двух дней.

— Это что, непреложное правило? Мне вообще не обязательно читать эти записи, если на то пошло.

— И для вас совсем ничего не значит мое мнение — мое убеждение, — что Рейчел Ховарт не является ни убийцей, ни ведьмой?

— Показания свидетелей, Мэтью. — Вудворд похлопал по стопке бумаг. — Доказательства налицо. Ты сам их слышал, и ты их записывал. А вон там на комоде лежат ведьмовские куклы. Теперь скажи, чем ты можешь все это опровергнуть?

Мэтью промолчал.

— Ничем, — сказал Вудворд. — У тебя есть лишь мнение, ни на чем не основанное.

— Но вы же согласны, что некоторые показания не очень убедительны?

— Я считаю свидетелей заслуживающими доверия. А ты можешь как-то объяснить наличие совпадений в их историях?

— Не могу.

Вудворд сглотнул и поморщился от боли. Но приходилось говорить, пока голос не сел окончательно.

— Ты знаешь не хуже меня, что только так можно помочь этому городу. Мне это не доставит удовольствия. Но такова необходимость.

— Вы позволите задать еще несколько вопросов свидетелям, сэр? Я уверен, что Вайолет Адамс…

— Нет, — прозвучал решительный ответ. — Оставь девочку в покое. И я хочу, чтобы ты впредь, начиная с этой минуты, держался подальше от тюрьмы.

Мэтью глубоко вздохнул.

— Полагаю, я вправе ходить, куда мне вздумается, сэр, — сказал он и заметил, как гневно сверкнули глаза Вудворда даже при его болезненном состоянии. — Если причиной ваших ограничений стал рассказ Исхода Иерусалима, должен вам сообщить, что сам этот пастырь имеет грязные планы насчет миссис Ховарт. Он убеждал ее сознаться в преступлениях и воззвать к вашему милосердию, обещая выступить поручителем за ее вновь обретенную христианскую душу. И все это с целью сделать ее своей походной шлюхой.

Вудворд начал говорить, но его голос сорвался, так что пришлось подождать, когда он восстановится.

— Да мне плевать на этого Иерусалима! Ясно же, что он гнусный обманщик. Это я понял сразу, как только его увидел. Я о твоей душе беспокоюсь.

— Моя душа не нуждается в чьей-либо защите, — ответил Мэтью.

— Неужели? — Вудворд уставился в потолок, собираясь с мыслями.

— Мэтью, — сказал он, — я за тебя боюсь. Эта женщина… может тебе навредить, стоит лишь ей захотеть.

— Я способен позаботиться о себе.

Здесь Вудворд не удержался от смеха, несмотря на жестокую боль.

— Знаменитые последние слова, услышанные миллионами отцов от своих сыновей!

— Я не ваш сын, — произнес Мэтью, двигая желваками на скулах. — И вы мне не отец. У нас с вами профессиональные отношения, сэр, и не более того.

Вудворд не ответил, а только закрыл глаза и откинулся на подушку. Его дыхание было медленным и ровным, хотя и сопровождалось хрипами. Потом он открыл глаза и посмотрел прямо на Мэтью.

— Время пришло, — сказал он.

— Что, сэр?

— Время, — повторил Вудворд, — пришло. Пора рассказать тебе то… что, пожалуй, следовало рассказать раньше. Присядь, если хочешь.

Он кивнул в сторону приставленного стула, и Мэтью сел.

— С чего бы начать? — спросил сам себя мировой судья. — Ну да, с самого начала, конечно. Когда-то я был преуспевающим стряпчим и жил в Лондоне с женой, которую звали Анна. У нас был очень уютный дом, а позади него садик с фонтаном. Обучение в Оксфорде не пропало даром.

Он слабо, печально улыбнулся, прежде чем продолжить.

— На третьем году брака у нас появился сын, которого мы назвали Томасом, в честь моего отца.

— Сын? — удивился Мэтью.

— Да. Славный мальчуган. Очень умный и очень… серьезный, я бы так сказал. Он любил, когда я ему читал, и любил слушать мамино пение.

В голове Вудворда зазвучало мелодичное сопрано жены, а перед его мысленным взором возникли разводы теней на обрамляющих фонтан итальянских плитках.

— То были счастливейшие дни в моей жизни, — произнес он, смягчая голос настолько, насколько позволило страждущее горло. — На пятую годовщину свадьбы я подарил Анне серебряную музыкальную шкатулку, а она мне — расшитый золотом камзол. Помню момент, когда я развернул подарок. Я тогда подумал… что никто в этом мире никогда не был так счастлив. Так обласкан судьбой. У меня была любимая семья, собственный дом, имущество, успешная карьера. Я сполна вкусил радостей жизни, я был богат. Во многих смыслах богат.

Мэтью не сказал ничего, но теперь ему стали гораздо понятнее переживания Вудворда из-за драгоценного камзола, оставшегося в руках Шоукомба.