Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Но при этом вы сохранили камзол, — заметил Мэтью.

— Да. Потому что… да я и сам не знаю почему. Хотя нет, знаю. Это был единственный предмет из моего прошлого… никак не связанный с тягостными воспоминаниями. Это было… как дыхание вчерашнего дня, когда весь мир еще цвел и благоухал.

— Простите, — сказал Мэтью. — У меня и в мыслях не было…

— Разве ты мог знать? Со временем… мне стали все реже доверять слушания дел. Должен сказать, что большая часть вины лежит на мне самом: я позорил себя, появляясь в зале суда сразу после общения с Братцем Ромом. И тогда я решил… раз уж мои перспективы в Лондоне покрылись мраком, почему бы не стать светочем правосудия в колониях? А перед отъездом… я попытался найти Анну. Мне было известно, что она связалась с компанией женщин своего сословия, которые… утратили мужей во время эпидемии… а нужда и горе превратили их в пьянчужек и торговок собственным телом. К тому времени она была для меня уже совершенно потеряна. Да она потеряла и саму себя.

Он тяжело вздохнул.

— Думаю, этого она и хотела. Забыть себя, а вместе с этим и свое прошлое.

Он смотрел мимо Мэтью куда-то в бесконечную даль.

— Однажды я ее вроде бы заметил. Среди толпы в гавани. Но я не был уверен. И не стал проверять. Просто ушел оттуда. А вскоре сел на корабль… и отбыл в Новый Свет.

Вудворд откинул голову на подушку и вновь закрыл глаза. Сглотнул слизь и попытался откашляться, но безуспешно. Он уже почти полностью лишился голоса, но заставлял себя продолжать, поскольку очень боялся за душу Мэтью и хотел донести до него то, что считал важным.

— Представь себе мое удивление… когда Манхэттен не оказался вымощенным золотом. Я обнаружил… что Новый Свет ничем не отличается от Старого. Те же страсти и те же преступления. Те же грехи и те же мерзавцы. Только здесь… намного больше возможностей грешить… и намного больше простора для этого. Одному Богу известно, что принесет нам следующий век.

— Я говорил об этом с Гудом, — сказал Мэтью, чуть заметно улыбнувшись. — Его жена уверена, что весь мир сгинет в пламени, а по его словам, нас может ожидать «век чудес».

Вудворд раскрыл налитые кровью глаза.

— Чего не знаю, того не знаю… Но воистину будет чудом, если Фаунт-Ройал доживет до начала нового века. Этот городок вымрет полностью, если с Рейчел Ховарт не будет покончено.

Улыбка стерлась с лица Мэтью.

— Значит, забота о будущем этого поселения и есть главная причина, по которой вы приговорите женщину к смерти, сэр?

— Конечно нет. То есть причина не только в этом. Налицо показания свидетелей… колдовские куклы… и ее богопротивные выходки. Не говоря уже об ее влиянии на тебя.

— О чем вы говорите? Не вижу, как мое стремление выяснить правду может быть истолковано…

— Перестань и помолчи, — сказал Вудворд. — Пожалуйста. Чем дольше ты об этом говоришь, тем менее ты убедителен для кого-либо… и для меня тем паче. Смею предположить, что не только Иерусалим имеет виды на эту женщину… хотя мне кажется, скорее она имеет виды на тебя .

Мэтью покачал головой:

— Вы глубоко ошибаетесь.

— Я вел достаточно много дел, чтобы удостовериться, каким ослепляющим может быть пламя соблазна. И как сильно оно обжигает.

Вудворд вновь помассировал горло.

— Мой голос вот-вот сядет совсем, но я должен рассказать тебе одну историю, — прошептал он. — Жил однажды некий купец. Трудолюбивый и предприимчивый малый. Его работа… вынуждала его вставать спозаранку, и потому он всегда рано ложился спать. Но однажды вечером… он бодрствовал дольше обычного… и до него донеслись чудесные звуки, каких он не слышал ранее: то пела ночная птица. Следующим вечером он отошел ко сну еще позже… чтобы дольше слушать это пение. То же самое повторилось и сутки спустя. Его настолько… опьянил голос ночной птицы, что в течение дня он уже не мог думать ни о чем другом. Потом он стал уже все ночи напролет слушать это пение. А при свете солнца работа валилась у него из рук. Вскоре он совсем забросил дела и целиком отдался прекрасному голосу ночной птицы… что самым печальным образом угробило его карьеру, его здоровье… и в конечном счете его жизнь.

— Чудненькая басня, — коротко заметил Мэтью. — И в чем ее мораль?

— Ты знаешь в чем. Да, это всего лишь басня, но в ней заключена великая правда и предостережение. — Он проницательно взглянул на Мэтью. — Не получается любить просто пение ночной птицы. За этим неизбежно следует любовь к ночной птице как таковой. А под конец… придется полюбить и саму ночь.