Юлия Нелидова - Дело о сорока разбойниках

Ученые все еще считали, что на нем они не найдут никаких пещер, но на таковые наткнуться еще можно было на возвышенности Карабур, которая могла попасться по пути Иноземцева. Иван Несторович внутренне возликовал. Геодезиста предстоящее путешествие весьма воодушевило, он тотчас стал, как и господа Пузына и Бенцелевич, вертеть карту Закаспия и так, и этак и даже выдвинул новую идею о сокровищах – де Иноземцев добрался не до Амударьи, следуя на запад, а до высыхающего озера Саракамыш, пересек его, ведь по ту сторону озера места тоже Барсакельмесом звались, а уж до возвышенностей рукой подать.

Решили перво-наперво идти этим путем. От Чарджуя до Саракамыша шесть сотен с небольшим верст насчитывалось. Сделали крюк к Уч-Аджи, хотя вдоль реки было и безопасней и не столь жарко, и, пополнив запасы пресной воды, консервов и прочего необходимого, двинулись через каракумы тем маршрутом, что вели Иноземцева басмачи Юлбарса.

Миновали калы, у которых Иноземцеву атаман рану на затылке прижигал, – высокие полуразвалившиеся песчаные сооружения, издали похожие на насыпи, вблизи – на крепости с маленькими узкими окошками. И не обратил внимания доктор, как их было вокруг много – прямо целые городища с крепостной стеной, ведь когда-то каракумы населяли персы, и среди песков цвели прекрасные оазисы.

«Ладно, – махнул Иван Несторович рукой, с сотрясением мозга не до созерцания местных пейзажей было. Не разглядел, ибо не мог достойно головой вертеть. – Спишем несовпадение картинок на сотрясение и лихорадку».

Отправились дальше. Шли не быстро. Почву сильно размыло от частых дождей, кругом образовалось множество природных водоемов. Доктор смотрел вокруг и продолжал молча уверять себя, что это в ноябре такие лужи вокруг, а к маю пустыня уже и цвести перестает, солнце выжигает песок, водоемы испаряются.

На четвертый день справа Иноземцев увидел очертания холмов. Но через два часа пути те, слава богу, исчезли и уже не появлялись. Возможно, что со стороны Бухары надвигалась облачность. Это подтвердилось ночным проливным дождем, холодным и противным, который к утру обернулся крупными хлопьями мокрого снега. Ученые, уже давно приспособившиеся к походным условиям, весело сносили все перепады непогоды.

– Ничего, – махнул рукой Пузына, – пообсохнем завтрашним днем. Опять будет не менее двадцати тепла.

Да и Иноземцев ни холода, ни неудобства не ощущал, все в мыслях стараясь сопоставить виденное ранее и наблюдаемое сейчас.

«Вон, оказывается, какой в пустыне свирепый ноябрь, – внутренне продолжал он себя убеждать, глядючи в потолок палатки, по коему нещадно колотили капли дождя, – не то что май». И сравнивать нечего. Тут природа такая, особенная, изменчивая. В Ташкенте ведь тоже, было дело, за окном в течение дня можно было смену всех сезонов наблюдать: и зиму, и лето, и осень, и весну увидеть. Утром снег выпадет, днем нестерпимый зной, к вечеру вдруг темные тучи пригонит ветер, разразится самая настоящая майская гроза, молниями и градом величиной с орех, а в часы заката распогодится, и солнце греет теплыми лучами, все равно что в марте. И не знали ташкентцы, как принадеться – то ли в шубу, то ли в летний плащ. Утром зубами дробь отбиваешь, в полдень изнываешь от зноя, сегодня плюс тридцать по Цельсию, завтра снег, а потом опять плюс тридцать. А тут пустыня! Вестимо, и не такие природные выкрутасы случаются.

Как и предсказывал Пузына, следующий день был ясным и чрезвычайно для ноября знойным, выпавший снег мгновенно растаял, исчез на глазах, будто его и не было вовсе. Часто сворачивали с нехоженых троп и направлялись к аулам. Лошадям почти нечего было есть, корма по пути никакого не встречалось, мерзлые кусты верблюжатника они жевали с большой неохотой. Да и передвигаться было трудно, почву размыло окончательно.

К десятому дню пути Иноземцев почувствовал себя виноватым. Он затеял напрасный поход, ландшафт кругом был совсем не тем, что он видел прежде, в мае. И увещевания подобные: «именно потому и «не тем», что май от ноября в пустыне имел некое отличие» – уже не спасали. Давно должен был почувствоваться в воздухе запах моря и соли, появиться растительность, ознаменовывавшая близость воды. И только надежда не умирала, что вот-вот заблестит на солнце полоска. Вот-вот и ступят кони к берегам, осокой поросшим.

Утром одиннадцатого дня Иноземцев облегченно вздохнул – появилась буйная растительность: круглые, похожие на шапки кустарники, копыта животных стали утопать в вязкой тягучей жиже.