Юлия Нелидова - Дело о сорока разбойниках

– Мы двигались на запад, – парировал Иноземцев, потом неуверенно добавил, – как мне показалось. Один из рассветов прочно врезался мне в память, солнце было позади нас.

– Вы могли принять рассвет за закат, – настаивал Бенцелевич. – В пустыне все восходы и закаты одинаково красные. Мелкие частички пыли в воздухе преломляют только красный цвет из всего спектра солнечного света, это нам еще из оптики известно.

Иноземцев с минуту поразмышлял, глядя на карту. Ведь и правда, чего ему стоило спутать рассвет с наступлением вечерних сумерек, пропустить тот счастливый момент, когда пески стали превращаться в холмы и предгорья. К концу пути он был сам не свой, не помнил даже, чтобы хоть один глоток воды сделал. И человек ему в белом мерещился…

– Обратно мы шли по воде, – проронил он, в задумчивости Иноземцев зажмурился, изо всех сил тер висок, вспоминая. – Это было намного позже моего посещения острова. Может, это была река. Мы плыли на каюке.

Он поддался к карте. И во власти последних проблесков надежды, словно хватаясь за последнюю соломинку, заговорил:

– Верст четыреста на северо-запад, до Амударьи. Вон она какая широкая, действительно, я мог ее принять за море. Это дня четыре, шесть. Но ведь по течению часов пять до Аральского моря, а там до острова столько же.

Поляков состроил понимающее лицо, закивал.

– Вы полагаете, что обратно добирались тоже лодкой? – осведомился инженер.

– Да, поэтому удалось так сэкономить время.

– Лодка шла под парусом?

Иноземцев закрыл глаза, голову опустил, попытался воскресить в воспоминаниях ту ночь, когда он очнулся, лежа на каюке, как вывалился за борт и едва не утонул. Одна из фигур работала не то веслом, не то шестом. Но паруса он не помнил. Не было паруса, понял он тотчас же, значит, каюк шел по течению.

– Нет, – глухим голосом проронил Иван Несторович, – не помню… Господа! Я действительно плохо запомнил путь, – воскликнул он, совсем запутавшись и отчаявшись отправиться на поиски тайника Ульяны. – Порой закрывал глаза, видел одно, открывал – уже другое, то вроде ехал верхом, то шел по пустыне один. Лёсс, такыры, предгорья, пески, вода – все для меня под палящим, безжалостным солнцем смешалось в цветной ералаш. Но хорошо помню пещеру и гору статуэток, подобных тем, что изображены в газетах. Также я веки вечные буду помнить это слово – «Барсакельмес». Если вам угодно, отправимся на этот остров, я готов помочь с поисками. Я уверен, что по дороге я все вспомню и смогу указать верный путь. Ежели вам неинтересны утерянные три тысячи золотых предметов Греко-Бактрийского царства, то прошу простить, что нарушил ваше мирное существование. Мое дело – поделиться увиденным. Но и я, господа, не абсолютный невежда в географии, уж по пути сюда прочел несколько брошюр геологических и археологических изыскателей. Было в них сказано, что плато Устюрт, что лежит меж Каспием и Аралом, местами имеет-таки карстовые формы рельефа. Вокруг Аральского моря встречаются поноры и карстовые воронки, такыры здесь весной заполняются водой и образуются обширные озера, которые быстро высыхают. Я попал на Барсакельмес в начале мая, и озеро, которое видел, могло оказаться временным. Карстовые пещеры же на этом плато редки, но они есть. И на острове могут быть. А от того, что у него такая слава дурная, исследований проводилось недостаточно, – как это бывает с подобными местами.

И не ожидал доктор Иноземцев от себя, что таким убедительным окажется, но экспедицию к Аральску он все же вытребовал, взыграл в господах ученых приключенческий дух. Поляков сам указ о рекогносцировке острова Барсакельмес составил, в качестве предлога-основания так и написал, как есть, мол, такой-то да такой-то Иван Несторович Иноземцев, будучи в плену атамана Юлбарса, на сем острове разглядел многочисленный клад, состоящий из утерянных трех тысяч предметов древней сокровищницы храма Окса. Снарядил отряд, который состоял аккурат из приближенных начальнику железнодорожного управления. Главным в экспедиции назначил капитана Чечелева, с ним были казаки количеством в одиннадцать человек, два текинца из конной милиции, хорошо знавшие местность, следом шли инженеры Пузына и Бенцелевич, не отказался от поездки и геодезист Максимович, который обладал большими познаниями в геологии и изъявил охоту побывать на острове и собрать новые образцы тамошней почвы.

Погода к середине ноября была капризная – порой ночью ртутный столбик показывал минус десять, а в полдень – почти двадцать градусов тепла, дули неприятные, пыльные ветра. Двинулись верхом на крепких текинских лошадях, взяли лишь необходимое, геодезист с собой прихватил нивелир, к нему две рейки и мензулу с наклеенным на планшет листом добротной александрийской бумаги, чтобы нанести на карту истинные перепады высот острова.