Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Азеф вопросительно впиявился в бесцветные глазки Рудольфа:

— Не врешь? Действительно невинна?

Рудольф надул губы:

— Сами, если пожелаете, убедитесь.

Азеф прошел под пальму, тяжело вдавил широкий зад в заскрипевшее массивное кресло, локтем опрокинул вазу с фруктами, полюбопытствовал:

— И сколько, греховодник, содрать с меня хочешь?

Рудольф заюлил, развел руки, прижал затем их к сердцу и нежно проворковал:

— Их мамаша жаждет триста рублей по случаю дочкиной неприкосновенности-с…

Азеф выдохнул обильным чревом, еще больше выкатил выпуклые глаза, и толстые губы растянулись в улыбке.

— За эти деньги мамаша пусть сама свою дочку…

Рудольф снова залебезил, завертел задом:

— Так вы, Иван Николаевич, мою мысль не изволили дослушать. Это мамаша жаждет триста, а я сказал, что ее дочь не мясиста, а потому на указанную сумму никак не тянет-с! И она согласилась уступить за двести-с.

Азеф тяжело посопел, жирно высморкался в фуляр.

— По поводу девственности не врешь?

— Истинный крест! Сам проверил.

Азеф выпучил глаза:

— То есть?!

Рудольф захихикал:

— Визуальным образом-с, уж я добился такого права, потому как вы, Иван Николаевич, серьезный клиент-с! У них там все в порядочке-с…

— То-то! Товар должен быть неподмоченным, я деньги тебе хорошие даю. Смотри, если обманешь, голову оторву!

— Никак обмануть вас себе не дозволю!

— Хорошо, приведи сюда девицу, я посмотрю, стоит ли она такого капитала. Если понравится, то я тебе откажу за усердие еще двадцатку.

— Премного благодарен-с… Убедитесь, Иван Николаевич, девица, — поцеловал кончики пальцев, — первый сорт, самая свежая, небалованная, с манерами. Эй, Фрол, эй, Сашка, быстро обслужите их превосходительство Ивана Николаевича. В карту изволите глядеть? Нет? Тогда на холодные закуски рекомендэ морской гребешок «Вильгельм Тель» с трюфелем-с. Еще позвольте предложить-с свежий окорок из мяса кабана с яблочным соусом «Лотарингия» — только утром сам первостатейный купец Александр Николаевич Грошев поставил.

— А что устрицы?

— Истинное наслаждение, нового получения: дышат и морскую стихию вспоминают…

— Прошлый раз кому я морду бил, не тебе ли? Не ты ли дрянь тухлую притащил?

— Ошибочка произошла, устрицы и впрямь преклонных лет оказались, а нынче крупные и свежие, сами, хи-хи, в рот норовят заползти.

— Дюжину тащи! Еще черную икру паюсную с калачами, да чтоб калачи горячие…

— Совершенно точно-с! Иван Николаевич, белуга малосольная — сахар, а не белуга, особливо под маринованный нежинский огурчик и с хреном…

— Давай!

— На горячие закуски настоятельно предлагаю телячьи почки по-бременски, пальчики, извиняюсь, оближете-с.

Азеф, предвкушая удовольствие с девицей, пришел в доброе расположение духа и пошутил:

— Пальчики и все остальное можно облизать лишь у дамы! Тащи все, что есть!

Рудольф долго хихикал и, утерев уста платочком, который он после использования вновь аккуратно свернул вчетверо и убрал в карман, продолжил:

— На второе горячее — бесподобные лангустины со спаржей. Из вин «Молоко любимой женщины» получили-с…

— Не надо этой немецкой кислятины! Французское шампанское — редерер — приличней гораздо. Принеси бутылку для девицы. А мне водки — анисовой! И пусть твоя непорочная Магдалина сюда топает.

— Вмиг единый доставлю-с! — И бывший немец стремительно удалился.

Девица явилась почти одновременно с закусками и запотелыми графинчиками. У нее были величественные, несколько крупноватые черты лица, благородная осанка, темные блестящие волосы опущены на плечи. Одета девица была в недорогое шелковое платье со смелым вырезом, с рюшечками, из которого заманчиво выглядывали полушария упругих грудей.

Азеф с вожделением облизал взглядом девицу и подумал: «И впрямь из приличной семьи! Хотя бедра узковатые, зато лицо чистое, интеллигентное и задняя линия закругленная. Две сотни вполне стоит». Растянул рот в улыбке:

— Рад видеть такую красавицу! Усаживайтесь, украсьте стол своим присутствием…

Рудольф пододвинул кресло, девица опустила глаза, и ее лицо сделалось грустным: внешность Азефа показалась ей отвратительной, и она не могла примириться с мыслью, что отдаст свою невинность этому чудовищу.

За соседним столом начинали гулять купцы, человек тридцать.

Рудольф извиняющимся тоном произнес:

— Иван Николаевич, вам это бурное соседство не досадит? Вчера они же тут чего-то праздновали, так, с позволения выразиться, арфистке вылили в бюст шампанского, а лакею Фоке лицо горчицей перемазали. Хе-хе-хе!