Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— А кто ваши родители? Как вы дошли до нынешней… — Азеф подыскивал нужное выражение, — крайности?

Собеседница опустила глаза, надолго задумалась. Потом, решившись, сказала:

— Иван Николаевич, я благодарна вам за участие в моей судьбе. Буду с вами совершенно откровенной. История моя печальна уже потому, что счастливая прежняя жизнь рухнула в одночасье. Мой папа был чиновником управления Рязанско-Уральской железной дороги. У него было хорошее место, высокое жалованье. Когда мне исполнилось десять лет, папа утонул в реке Лесной Воронеж. После этой беды наша жизнь пошла под откос. Таяли прежние накопления, а пенсия, которую мы получали за папу, кормила плохо.

Азеф долго и с наслаждением раскуривал толстую сигару за пять целковых и молча слушал. Мария продолжала:

— И в довершение всех бед мама упала с лестницы, повредила позвоночник и оказалась прикованной к кровати. Что делать? Я стала давать уроки, но городок наш маленький, уроков еще меньше. Пришлось заложить дом, в сроки долг не оплатили. Дом пошел с молотка. Мы оказались на улице. Спасибо, что приютили дальние родственники, хотя и сами живут небогато. А тут врач предложил: «Хотите видеть вашу маму здоровой, надо сделать дорогостоящую операцию». Где взять деньги? Снова бросилась искать уроки, готова была учить всем предметам — от игры на фортепьяно до литературы. Тут подвернулась обедневшая вдова-купчиха Агафья Семенова. Говорит: «Машка, чего ты со своей красотой тут горе мыкаешь? Хошь, я тебя в люди выведу?» — «Это как?» — «Езжай в Москву. Там ресторанным лакеем служит наш бывший сосед Филимон Журавлев. Он в Москве давно обретается, человек основательный, может, и тебя пристроит к хорошей жизни, будешь сладко пить, много спать, в кружевах ходить. Деньгу сколотишь, матери врачей оплатишь. И опять по-людски заживете». Испугалась я и возмутилась: «Это в проститутки идти? Да за кого вы меня принимаете? Никогда!» — «Зачем сразу в проститутки? Просто в содержанки к богатому человеку. Навроде законной супруги, но на время: тебе удовольствие и продовольствие! Сама, хи-хи, пошла бы, да уж вся обветшала!»

Азеф печально произнес:

— Вы, Мария, после этого два дня поплакали, а на третий стали в Москву собираться?..

Мария согласилась:

— Именно так, Иван Николаевич! Удивительно, вы все так тонко понимаете. Прикатила в Москву, нашла «Альпийскую розу». Журавлев и впрямь служит в гостинице, но не лакеем, а истопником. Живет он бобылем в крошечном чулане здесь, в подвале. Увидал меня, удивился: «Никак, это ты, Маша, такой стала? А я тебя видел крошечным ребенком, когда вам, Ададуровым, уголь привозил. Вы еще богатый дом имели напротив махорочной фабрики Злобина. Девица ты, сразу видать, не нравная, лицом чистая, да куда тебя дену? Может, нашему мэтру Рудольфу в ноги поклонимся, пристроит куда? Все в тепле, да и еда со столов превосходная остается, вот и нам, услужающим, перепадает…»

Азеф не уставал удивляться:

— Как вы, Маша, прекрасно рассказываете! Вам только на сцене выступать или книжки писать, вроде Горбунова. И что же наш Рудольф? Он ведь человек практический, взглянул на девицу, и мысль его обратилась в сторону собственного интереса, так?

— Именно!

Азеф старательно притушил остаток сигары, нравоучительно сказал:

— История обычная. Жаль только, что случилось все это с вами — девушкой благородной, изысканной.

Он надолго задумался, поглаживая ее руку с тонкой чистой кожей. Рука Марии чуть подрагивала, но она руку не убирала. В нем еще раз возникло щемящее чувство сострадания, понимание ее полной беззащитности, и Азеф, как порой случается даже с порочными людьми, не испытывал теперь к девушке сладострастного чувства, ибо ощутил скорее ее как дочь, как беспомощное и удивительно близкое создание. И эти чувства его самого умилили. Словно разбудили в сердце нечто давно уснувшее, сокровенное. Он задумчиво произнес:

— Как я вас понимаю! Но ваши муки совести пройдут после вашего падения. Каждый оправдывает свое занятие, даже кровавый убийца. И я когда-то колебался, ночей не спал… — Осекся, махнул рукой, залпом выпил водку, закусывать не стал. — Впрочем, дело каждого растить душу или продать ее дьяволу. А сколько вам надо денег для маминой операции?

— Врач сказал, что станет не более трех сотен.

— Доктора и гробовщики — самые алчные создания, что-то вроде африканских людоедов, только в пиджаках. — Азеф влез в брючный карман, достал пакет с пожертвованиями Иды Фабер и ее подружек. — Забирайте, это все ваше. — И положил деньги перед Марией на стол. — Здесь девять «катюш».