Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— Пусть гуляют! — равнодушно махнул рукой Азеф.

Тем временем лакеи продолжали подтаскивать еду. Девушка не удержалась от удивленного возгласа:

— Какая роскошь! Настоящий пир: белорыбица, осетрина, копченая стерлядь, а поросенок — просто удивление!

Азеф взглянул на жареный труп этого животного с такой нежностью, с какой он мог глядеть только на кого-то очень любимого. Сказал плотоядно:

— С хреном съедим полностью! — Повернулся к девушке, очевидно не привыкшей к ресторанной обстановке, торжественно произнес: — Выпьем за главное земное сокровище — за женскую красоту!

— Выпьем! — покорно прошептала девица и чуть пригубила вино.

— Э нет, так у нас не пьют!

— Но следующий тост — за мужское благородство, — мило улыбнулась, — и тогда я выпью больше.

Азефа тронули и эта покорность, и это бедное платье, и удивительно красивая манера выражаться. Он давно привык с определенного рода девицами обращаться без всяких церемоний, рассуждая: «Деньги заплачены, чего тут политесы разводить!» Но эта с первого взгляда уже внушала к себе и почтение, и даже настраивала на сдержанность.

— Простите, сударыня, мое невежество. Я не осведомился, как вас зовут.

— При рождении меня нарекли Марией, но теперь надо меня величать, — грустно усмехнулась, — Марианной.

— Почему?

— Мой благодетель Рудольф сказал, — она изобразила метрдотеля: — «Ты теперь должна во всем соблюдать изячество! Знакомлю, к примеру, тебя с господином, он спрашивает: „Как, барышня, вас зовут?“ А ты ему бряк: „Мария!“ Господину это уже неприятно, потому что он привык ко всему благородному. Тебе надо соблюдать политес в полном масштабе. Ты теперь называйся Марианной».

Азеф захохотал, поймал руку девицы, поцеловал в ладонь и воскликнул:

— Великолепно у вас получилось! Давайте выпьем шампанского за нашу любовь.

Мария медленными глотками тянула шампанское. У нее чуть кружилась голова.

На эстраду выкатилась пышногрудая любимица публики Нинель. Зал несколько притих.

Крошечный еврей, уткнувшись горбатым носом в клавиши рояля, заиграл вступление. Публика, услыхав знакомую мелодию, одобрительно загудела, захлопала в ладоши. Нинель, прижав руки к сердцу и выпучивая глаза, низким голосом затянула:

Я теперь умнее стала,

Никому я не даю.

И грустить я перестала,

Громко песенки пою.

У меня ведь не ночлежный

Дом призрения мужчин,

Теперь там ночует нежный,

Полуаршинный господин…

Публика взвыла от восторга. На сцену посыпались ассигнации. Из зала послышались голоса:

— «Замочек», «Замочек» просим…

Певица поправила платье на бюсте, провела пухлой ладонью по бедру, кивнула пианисту и на игривый мотив завела, закрутила пышными руками по воздуху и взяла тоном выше:

Ловкий вор ко мне забрался

И сломал замочек мой,

Совершивши, он убрался,

Что ж мне делать, боже мой?

Зал неистовствовал, неслись крики:

— Браво! Бис!

Из-за соседнего стола поднялся молоденький купчик в клетчатом пиджачке, нетвердо колеблясь на ногах, забрался на сцену. Из зала несся хохот.

Купчик помахал сторублевой бумажкой и засунул ее промеж потных грудей певички. Та кокетливо повела плечами, погрозила пальчиком:

— Ох, шалун! — и вдруг поцеловала купчишку в губы.

Тот разволновался и под общие крики «браво!» вытянул из бумажника еще денег, задрал певичке подол и сделал попытку просунуть деньги в исподнее. Зал вспотел от хохота. Певичка такую вольность позволила, и купчик, просунув руку под кружевную оторочку, долго там елозил, словно чего-то искал.

Азеф вытер руки о салфетку и тоже хлопал. Спросил:

— А вам, сударыня, нравится?

Мария мило улыбнулась:

— По чести сказать, я такое искусство не понимаю.

Азеф согласно кивнул головой:

— Вы, конечно, правы — это все пошлое, похабное! А что делать? Не похоронный же марш в ресторане играть? Тут люди тревоги свои вином заливают, им о серьезном думать нет нужды.

Девица согласилась:

— Да, Моцарта и Вагнера здесь слушать не станут.

На соседний стол подали стерляжью уху с расстегаями. Послышались нестройные голоса:

— Под уху выпить следует! Пусть Митрофаныч говорит!..

Поднялась какая-то личность в пиджаке и с рюмкой в руке.

— Благодарю покорно, что мне выпала честь выразить. Поскольку мы нонче наконец подряд получили и Филипп Александрович Севрюгин, — протянул руку к осанистому господину в новом фраке и с золотой медалью на красно-черной аннинской ленте, — тому весьма способствовал. Поскольку личность он молодая, но уже широко в кругах известная и составляет, так сказать, основу предприятия, и мы его уже благодарили и впредь каждого первого числа, по уговору, благодарить будем, так и выпьем за Филиппа Александровича!..