Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— Государь, надо дать свободы, но прежде следует создать граждан и сделать народ достойным свободы. Иначе раб потребует обратно свое ярмо… Самодержавие, сильное, не ограниченное конституцией и всякими дурацкими Думами, — вот залог мощной России.

Государь вздохнул — эти слова он уже слыхал десятки раз. Взглянув на Герасимова, спросил:

— Установили личность террориста?

— Никак нет, ваше величество! Сейчас усиленно этим занимаемся.

— Даю вам сутки, — бросил взгляд на напольные часы, — до шести вечера завтрашнего дня. Или… — Государь многозначительно оборвал фразу.

Столыпин с грустной улыбкой фразу продолжил:

— Или нам с Александром Васильевичем будет плохо. Хотя и теперь хуже некуда.

Герасимов сказал:

— Ваше величество, у меня есть сильное подозрение, что непосредственно в вашем окружении действует предатель…

Государь нахмурился и холодно произнес:

— Всего хорошего, господа!

Покидая государя, спускались по лестнице Александровского дворца. Столыпин спросил:

— И что будем делать? Как опознаем убитого террориста?

— Я уже раздал фотопортреты убийцы во все полицейские участки, справляемся и у наших агентов. Пока результатов нет, но… — Герасимов вопросительно взглянул на Столыпина. — А что, если мы мертвую голову выставим в публичном месте и обещаем хорошие деньги тому, кто опознает убийцу, а?

— Это что ж, как при Петре-батюшке, когда головы выставляли на шестах, повешенные болтались на веревках до той поры, пока трупы не сгнивали, а неверных жен по грудь в землю закапывали — на съедение бродячим псам?

Герасимов настойчиво продолжал:

— Во-первых, это возымеет действие, пусть оголтелые террористы увидят, что их ждет, и, может, некоторые одумаются. Во-вторых, у нас возрастут шансы опознать убийцу.

— Пусть будет по-вашему, — махнул рукой Столыпин. — Нынче меня больше волнует иное: кто из близких государя осведомляет террористов?

— Это загадка! Кстати, Петр Аркадьевич, взгляните, я составил список тех, кто был у государя в последнее время. Это великие князья Дмитрий Павлович и Михаил Александрович, фрейлины Танеева и Рита Хитрово, имел продолжительную аудиенцию граф Берхтольд…

— Это новый австрийский посол?

— Он самый. Еще члены Государственного совета Лангоф и князь Хилков, который управляющий Министерством путей сообщения. Затем болгарский министр иностранных дел Станчев, его коллега Извольский, приглашались к столу дежурные офицеры Дмитрий Шереметев, Линевич, Ресин, флигель-адъютант Сухин, еще государь присутствовал на рауте для послов иностранных держав…

— Да-с, — протянул Столыпин, — без помощи самого государя нам трудно будет отыскать предателя. — Глубоко выдохнул. — Что ж, мне дорога милость царя, но еще дороже благо его самого и империи. Попробую выяснить.

…Спустя неделю Столыпин пригласил к себе Герасимова и, горько усмехнувшись уголками губ, сказал:

— Мне сегодня удалось разговорить государя, и он назвал нескольких лиц, которым упоминал про свои охотничьи трофеи. Кроме великих князей и семейных, за которыми нам следить никак нельзя, Николай Александрович назвал князя Хилкова. А, как вам это нравится?

Герасимов изумился:

— Нет, это невероятно. Князь — один из самых близких людей государя…

— И все же, устройте за князем прослежку, выясните, с кем общается он, где бывает, кто посещает его дома. И не глядите на меня с отчаяньем во взоре. Это не просьба, это приказ.

— Тогда сегодня же дам соответствующие распоряжения. Со всей осторожностью примем Хилкова в разработку…

И действительно, уже со следующего дня началась долгая и тщательная прослежка за Хилковым.

В полночный час, в полной тишине, в полицейском морге колдовал видавший виды санитар по фамилии Хабибуллин. Его передник был измазан кровью. Заказ был срочным. На препарировальном столе лежал обнаженный труп человека, застрелившего градоначальника Лауница. Хабибуллин подсунул под шею мертвеца полено и ножовкой деловито и неторопливо отпилил голову. Затем, взяв голову в руки, вставил большой шприц в сонную артерию и промыл формалином. После этого приступил к косметике. Для начала лицо побрил. Потом смазал его вазелином и тут же протер сухим полотенцем. Затем пальцами нанес общий желто-красный тон. После этого живописной колонковой кистью наложил на лицо, не забыв и про уши, различные краски в виде теней и бликов.