Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Молодежь встретила Азефа холодно, боясь, что он опять начнет верховодить и вставлять палки в колеса. Зато моряк Никитенко, наслушавшийся восторженных од Савинкова в честь Азефа, обрадовался боевому наставнику. Это был высокий, крепкий человек с маленькой треугольной головой, заросшей жестким волосом, коротко подстриженной бородой, с пронзительным взглядом голубых глаз и тонкими, плотно сжатыми губами.

…Они отправились в ресторанчик. Гуляли размашисто, угощал Азеф. Он сказал:

— Мне Савинков вас хвалил. Говорит: «Этот лейтенант с минного транспорта „Дунай“ мне жизнь спас, когда я бежал из тюрьмы в Севастополе. Ведь меня приговорили к повешению! Весь город был оцеплен, а Никитенко на парусном боте вывез меня морем, из петли, можно сказать, вынул, мужественный человек!»

Никитенко млел от удовольствия. В свою очередь поинтересовался:

— Как вам отдыхалось в Италии?

— Ах, итальянки — сплошной восторг! — И далее шел обычный мужской треп о любовных победах.

Никитенко причмокивал губами, завидовал и много пил. Он захмелел и не удержался, тоже похвастал:

— Пока вы, Иван Николаевич, с итальянками, мы тут тоже кое-чего придумали…

Азеф нарочито пренебрежительно махнул рукой:

— Ой ли? Вы молодежь еще зеленая, необстрелянная, чего уж там — «придумали»… Ну, прекраснодушный друг мой, за ваши радости!

Никитенко выпил и вдруг дыхнул горьким шепотом:

— Ставлю центральный акт прямо в Царском Селе. — Сказал и замолк, словно язык прикусил.

Азеф, не дождавшись продолжения, лениво протянул:

— Я уже когда-то пытался… Мы хотели застрелить царя в пятом году, девятого января. Думали, выйдет к народу, тут его — чпок! Исполнителем должен был стать Рутенберг, собутыльник Гапона, да не вышел царь, видать, кто-то предупредил. А в Царском Селе тем более не получится! Только людей погубишь.

Никитенко азартно затрещал:

— Выйдет! Я нашел человека в конвое… Мне помогает Владимир Наумов. Надежный, ну, кремень… Точно говорю!

— Я такого не знаю, — опять зевнул Азеф.

Никитенко продолжал дышать в ухо:

— Его отец служит начальником дворцовой почтово-телеграфной конторы в Новом Петергофе.

Внутри Азефа все всколыхнулось, сердце отчаянно заколотилось, да так, что от волнения заломило в пояснице. Мелькнула мысль: «Вот куда следы ведут! Дальше нельзя дать ему говорить, мне опасно много знать!» Азеф приставил палец к губам:

— Тсс! Я ничего не слыхал, ничего не знаю и знать не хочу.

Никитенко просительно произнес:

— Иван Николаевич, взяли бы вы снова на себя руководство боевым отрядом, а? Я просто разрываюсь: ведь на мне еще акт висит — против великого князя Николая Николаевича.

Азеф отрицательно помотал головой:

— Нет, людей в отряд набирал не я, и не мне с ними на дело ходить. А вот тебе, мой друг, скажу: Никитенко, я тебя люблю и желаю тебе долгой жизни.

Никитенко вздохнул:

— Ясно чувствую, что дни мои сочтены, меня засосала революционная трясина…

Азефу стало жаль товарища, он обнял его, поцеловал и ласково сказал:

— Милый, брось ты всю эту ерунду, уезжай в Америку, ты хорошо там устроишься. И будешь жить ровно сто лет да мой полезный совет вспоминать. Прошу тебя, беги отсюда! Хочешь, денег тебе дам?

Никитенко помотал головой:

— Поздно, я не могу оставить товарищей… Да, признаюсь, азарт велик: шутка ли, самодержца взорвать!

— Э, братец, чего захотел! А Савинков говорит: «Коли убьем Николашку, другой на престол сядет — куда хуже будет, задавит нас, революционеров!» А Николашка мягкий, слабый.

— Я решил, и я сделаю! — упрямо мотнул головой Никитенко. — Взорву!

Азеф принял к сведению: «Не застрелить — взорвать!» Решил пустить последний козырь, сказал то, о чем не принято говорить в среде боевиков:

— А ты подумал, как тебя вешать будут?

Лицо Никитенко скривила болезненная гримаса, и его стошнило в салфетку. Он выдавил из себя:

— Зачем же вы так?

…Утром другого дня Азеф сел на поезд и отправился в Петербург — обрадовать Герасимова важными сведениями.

Азеф пришел на конспиративную квартиру по Итальянской улице, 15. Здесь жил Герасимов. Кроме Азефа, никто не знал этого адреса, за исключением уборщика.

Герасимов встретил Азефа как любимого родственника. Выписал ни с того ни с сего премию — тысячу рублей, устроил широкий загул.

Азеф выложил все, что знал. Герасимов счастливо потер ладони:

— Спасибо, это уже крепкая зацепка! Не зря я в вас верил. А молодой Наумов, каков? Отец — приличный человек, а сын подлец, право. Впрочем, именно Наумова и его ближайших сообщников пока что оставим на свободе, последим за ним, раскроем связи, соберем материал для прокуратуры.