Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Предъявили свои билеты и двое прилично одетых господ.

Когда сбросили меховые шубы, эти двое оказались в изящ ных смокингах, которые партия эсеров сшила нарочно к нынешнему случаю. В брючных карманах лежали браунинги с отравленными и крестообразно подпиленными пулями. Эти двое моментально смешались с толпой, ничем не выдавая себя.

У входа остановилась изящная карета. Из кареты медленно и торжественно вышел сам фон дер Лауниц. Полицейские образовали живой коридор, взяли под козырек. Градоначальник любил торжественные встречи. Громадная толпа зевак, поодаль сдерживаемая конной полицией, загалдела:

— Гляди, кто такой важный?

— Не видишь, это сам царь, не меньше.

В толпе кто-то высоким голосом запел прекрасный гимн, и его тут же поддержали сотни голосов: «Боже, царя храни! Сильный, державный, царствуй на славу, на славу нам! Царствуй на страх врагам, царь православный…»

Лауница распирало счастье. Мелькнула мысль: «Ишь, Герасимов обмануть меня хотел, чтобы я такой радости лишился… Это его Столыпин подучил, ну, да я расквитаюсь с ними, недолго ждать. Меня народ любит, как царя, потому и поют».

Рядом шло сопровождение: крепкие мужички — шесть охранников из боевой дружины. Шириной плеч мужички напоминали такелажников с пристани. Возглавлял их Красковский.

Началось торжественное молебствие. Охрана Лауница усердно крестилась, отвешивала поклоны и успевала головами вертеть: не ползет ли враг внутренний?

Через полчаса молебствие закончилось. Оркестр, приглашенный из Мариинского театра, заиграл сказочную музыку Чайковского — «Вальс цветов». Это было сделано по просьбе поэта К. Р. — великого князя Константина Романова, который находился тут же.

Все степенно двинулись по широкой лестнице на второй этаж. Там в парадных залах был накрыт праздничный завтрак. Человек в форме генерал-адъютанта радостно приветствовал Лауница. Неопытные охранники преградили ему дорогу. Лауниц цыкнул:

— Вы что, сдурели? Не узнаете бывшего градоначальника Петербурга, а нынешнего дворцового коменданта генерала Дедюлина? Ну, дубины, всех на каторгу отправлю. Здравствуй, дорогой Владимир Александрович!

Старые друзья обнялись и дальше пошли под ручку.

Вдруг какой-то господин в изящном смокинге, с длинными смолянистыми волосами повернулся к Лауницу, широко улыбнулся и громко сказал:

— Боже мой, Владимир Федорович, какая приятная встреча!

Охрана, теперь уже боясь промашки, расступилась и пропустила человека. Лауниц от неожиданности малость опешил и инстинктивно протянул для приветствия руку. Незнакомец тоже протянул руку, но с браунингом и открыл стрельбу. Злодей всадил три отравленные пули в грудь Лауница.

Грохот выстрелов прокатился под сводами здания, заставил всех вмиг опешить. Охрана стояла как завороженная. Лауниц грохнулся на ступени, заливая зеленый ковер кровью. Смерть наступила мгновенно.

Тем временем покуситель приставил револьвер к своей груди, нажал на курок и выстрелил в сердце. Патриотическая охрана запоздало пришла в себя, бросилась на убийцу и стала бить ногами уже бездыханное тело.

Публика ринулась к гардеробу. Тут уж было не до трапезы. Началась свалка. Несколько человек получили серьезные увечья, в том числе и престарелая княгиня Голицына, которая на другой день отдала Богу душу.

Вместе с публикой место убийства покинул Сулятицкий, который должен был стрелять в не явившегося на торжество Столыпина.

Оркестранты, которые, кроме самих себя, ничего не слышали, продолжали играть «Вальс цветов».

Убийство Лауница потрясло государя. Уже наутро следующего дня он потребовал к себе Столыпина, который после отставки в апреле шестого года Павла Дурново совмещал обязанности министра внутренних дел и председателя Совета министров. Кроме того, пред очи государевы был востребован Герасимов.

Государь гневался и не желал слушать никаких объяснений.

Столыпин напряженно молчал, а Герасимов счел нужным сказать:

— Ваше величество, конституция семнадцатого октября пятого года только подхлестнула подрывные элементы. Боюсь, что демократия — это тот зловещий бульон, в котором активно размножаются чумные бактерии террора и беззакония.

Государь резанул взглядом начальника охранки:

— Так что, вы, Александр Васильевич, прикажете отменить конституцию? Это невозможно! России нужны свободы.

Столыпин усталым голосом произнес: