Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Бриллиант, молча слушавшая разговоры, поднялась и куда-то вышла.

Вдруг Савинков с особой ласковостью посмотрел на собеседника и сказал:

— Иван Николаевич, у меня просьба… Если хотите, просьба личная. Вся наша группа настаивает, чтобы Дора Бриллиант вышла на Плеве с бомбой. Я этого никак не хочу.

— Почему? — спросил Азеф, хотя отлично понимал почему.

Савинков просяще смотрел в глаза Азефа.

— Жалко глядеть, когда молодое, прекрасное погибает… — Поймав ироничный взгляд Азефа, смутился и, пересилив себя, выдавил: — Я люблю ее.

Азеф быстро соображал, рассчитывал: «Сейчас прикажу казнить, а потом помилую! Будет чувствовать ко мне благодарность!» Он свел лохматые брови, жестко сквозь зубы сказал:

— Покотилов тоже любил Дору, и он был молод и прекрасен, но он снаряжал бомбы, он жаждал дела. Он погиб. А разве никто не любил Балмашова, чистого и благородного юношу? Однако его вздернул палач! Нет, дорогой друг, не надо путать личное с партийным. Так мы морально разложимся… — Подумал, добавил: — Давайте соберем совещание, пригласим обязательно Дору. Послушаем, что скажет партийный народ.

Савинков, узнав о домогательствах Матильды Генриховны, решил нравственные устои подруги не испытывать и от греха подальше переехал на другую квартиру. Теперь он жил в Сестрорецке по паспорту давно умершего Константина Чернецкого. Дора поселилась с ним на правах жены.

На совещание собралась вся боевая группа, кроме Каляева, который словно призрак бродил возле дома Плеве.

В сотый раз обсудили детали покушения. Азеф начальственно сказал:

— В случае неудачи все сдают бомбы Швейцеру, который их разрядит и сохранит. Если акция будет удачной, то… Будем помнить, что бомбы разряжать опасней, чем снаряжать. Динамит дорог, но ваши юные жизни для нас еще дороже. Хватит нам смерти Покотилова, который жаждал для партии сберечь каждый грамм динамита. Итак, в случае удачи сбрасывайте бомбы в пруды по Петергофскому шоссе, а вы, Сикорский, возьмите напрокат лодку в Петровском парке и утопите бомбу в Неве. Вы меня поняли?

— Такого не знать…

— Боришанский вам покажет Петровский парк.

Лейба Сикорский был хилым шестнадцатилетним мальчиком, только что покинувшим глухое еврейское местечко под Черниговом и прибившимся к боевой группе. У него был жесткий курчавый волос, большие горящие глаза, и он никогда не мог наесться. Азеф, глядя на заморыша, готов был разрыдаться.

Сикорский выдавал себя за двадцатилетнего, старался раздувать тщедушную грудь, но постоянно конфузился, краснел да вдобавок очень плохо говорил по-русски и не знал Петербурга. Одет он был нищенски. Азеф вспомнил свое несчастное детство, пожалел мальчика и дал сто рублей:

— Лейба, оденьтесь приличней, Боришанский вам поможет.

Сто рублей протянул и Савинков. Сикорский смутился, покраснел, часто кланялся:

— Спасибо на вашем добре… Можно, панове, я маме трошки отправлю?

…Совещание продолжалось. Вдруг рывком поднялась Дора Бриллиант, на ее глазах блестели крупные слезы. Стараясь сдержать себя, она страдальчески заломила руки:

— Это… это жестоко! Это бесчеловечно! Как вы можете? Как смеете оттирать меня? Товарищи, я хочу, чтобы мне дали бомбу… Я так хочу! — Помолчала и надрывно крикнула: — Я должна умереть! — и, сотрясая плечи, зарыдала.

Савинков выразительно посмотрел на Азефа: мол, видишь, у девицы нервы шалят, нельзя ее пускать на дело!

Азеф медленно и, как всегда, с нарочитым равнодушием обратился к Сазонову:

— Егор, ваше мнение?

Сазонов смущенно развел руками:

— Если сама хочет… Дора человек аккуратный, все сделает, как надо. Что ж я могу иметь против? Ничего!

Не вставая, развалясь в кресле-качалке, заговорил Швейцер:

— Дора достойна, зачем ей запрещать? Я не колеблясь вручил бы ей бомбу.

Азеф посмотрел на Савинкова, обратился к нему по партийной кличке:

— А ваше мнение, Веньямин?

Савинков резко вскочил на ноги, более страстно, чем надо, заговорил:

— Да, я уверен в Доре! Это надежный друг и товарищ. Но поймите, товарищи: женщину надо выпускать на террористический акт только тогда, когда его не могут совершить мужчины, когда партия без этого не в силах обойтись. — Оглядел присутствующих, как директор гимназии глупых учеников. — Вы что, не видите, что у нас сил достаточно? Что, это последний акт? Товарищи, будем благоразумными, откажем Доре… Если здоровые мужики посылают девушку на террористический акт, то это называется трусостью и подлостью.