Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

Но сидевший в санях злоумышленник перегородил ему дорогу. Началась легкая потасовка. Злодей выхватил нож и всадил его по рукоять в живот Василия.

Убийца хотел бежать, но смертельно раненный Василий успел выстрелить. Пуля попала злодею в голову. Он замертво рухнул в свои же сани.

Соколов зашел в соседнюю аптеку и позвонил дежурному офицеру:

— Тут гора трупов. Распорядись, пусть бригаду пришлют. Сделают фото, снимут «пальчики». И трупы следует отправить в морг к Лукичу — незамедлительно. Тут громадная толпа собирается.

На другое утро, облеченный в вытертую шубу, сшитую из шкуры зверя, бродившего по лесу еще при крепостном праве, Соколов правил экипажем. Он испытывал истинное наслаждение от стремительного бега саночек, от морозного ветра, вышибавшего слезу, и от понятливого сильного жеребца, стрелой летевших по обледенелой мостовой. Его путь лежал на Немецкую улицу в Лефортово.

Он знал, что извозчикам сообщили приметы Елизаветы Блюм. И был уверен, что по всей обширной матушке-Москве помощники полицейских зорко высматривают красавицу злодейку с восточными чертами лица.

Но еще на подъезде к Красным воротам сыщика несколько удивила картина: десятки саней, которыми правили извозчики, направлялись по Новой Басманной, в сторону Лефортова.

И совсем был поражен, когда возле Богоявленского собора в Елохове наткнулся на затор: извозчики, кажется, со всей Москвы пригнали на Немецкую улицу.

Под отборные ругательства новых собратьев по гужевому ремеслу, сцепляясь оглоблями, Соколов пробился вперед и по тротуару проехал вперед.

И впрямь тут творилось нечто невозможное. Десятки, сотни саней собрались здесь. Кучера материли друг друга, ротозеи на тротуаре смеялись.

Соколов обратился к правившему соседними санями извозчику:

— Милый, что за собрание тут?

Совсем молоденький мальчишка лет семнадцати, с белесыми бровями и голубыми глазами, белозубо улыбнулся и, весело блестя глазами, произнес:

— Будто вы, дяденька, сами не знаете? Полиция нас, извозчиков легковых, всех оповестила: бабу ловить. Премию обещали тому, кто тетку поймает. Колодцы, что ль, отравляет аль еще что — надо ее схватить и доподлинно выявить.

— А тебе какое до тетки дело?

— Так обещали премию — пять тысяч рублей. Я вот даже на бумажку приметы ее записал. Только смекаю, что в такой толчее ничего не получится. Что она, тетка, дура совсем?

— Выезд у тебя знатный! — одобрил Соколов. — Легкие саночки, красивые. Знать, мастер хороший делал?

— Это наш папаша. Во всей округе все помещики и богатые крестьяне к нему с заказами идут, — с гордостью сообщил мальчишка.

— Тебя как зовут?

— Вильгельмом.

— Как? — удивился Соколов. — Немец, что ль?

— Нет, дяденька, я природный русский. Нашей деревней, что под Рязанью, спокон веку немцы владели. И было от них такое заведение, чтобы всех младенцев называли, как баре прикажут. Вот меня и обозвали Вильгельмом, как нехристь какую. А отца и вовсе Зигфридом кличут. А фамилия наша натуральная расейская — Свистуновы.

Соколов подумал: «Что-то на странные имена мне нынче везет! А больше того, везет на дураков. Кто надоумил извозчиков сюда съехаться? Прознаю — голову оторву!»

Прознать про полицейского головотяпа Соколову не довелось. Но в любом случае было ясно, что утечку секретной информации допустил Мартынов.

Пока Соколов раздумывал, как выправить положение, он разглядел в полсотне саженей от себя фигуру в шинели и с офицерскими погонами.

Сыщик кинул вожжи Вильгельму:

— Последи за моим коньком, скоро вернусь!

Подойдя к офицеру ближе, он узнал своего старого знакомого, пристава 1-го участка Лефортовской части подполковника Дмитриева. Дмитриев славился своей исполнительностью и горячностью. Немало было битых его суровой рукой городовых, дворников, извозчиков.

Вот и теперь, не обращая внимания на подошедшего к нему кучера в вытертой медвежьей дохе, Дмитриев размахивал кулаком в кожаной перчатке перед самым носом с виноватым видом стоявшего городового и что-то сердито ему выговаривал.

Соколов, спустив круглую шапку на лоб и отчаянно окая, начал притворно канючить:

— Простите великодушно, ваше благородие, господин подполковник, что за безобразие? Никакой езды…

Дмитриев с возмущением вытаращился:

— Чего тут ошиваешься? Пошел вон! — и опять повернулся к городовому.

Соколов продолжал: