Фредерик Дар - Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Берюрье стучит в стекло.

— В чём дело? — тявкает Феликс.

Толстяк приоткрывает дверь и щёлкает пальцами.

— Мсье, мсье, можно войти? Я буду себя вести хорошо.

— Хорошо, садитесь на своё место, Берюрье, — бормочет Рассеянный. — Но при первой выходке я вас отправлю к надзирателю.

Он стучит указательным пальцем по мраморной поверхности круглого столика.

— Господа, пишите! Впредь можно заключить…

Стараясь реабилитироваться, Берю пишет в блокноте, высунув свой бесподобный телячий язык до грудной кости.

— …что похититель, — продолжает Феликс, наклоняясь к Толстяку.

Он треплет его за ухо.

— Пишется через «е» в конце слова, Берюрье!

— Мерси, мсье! — сюсюкает Бугай.

— …что похититель имеет на борту помещение… О чём я говорил, Берюрье?

Пухлый не слушал и вздрагивает.

— Вы к тому, что этот тип кого-то имел в помещении, мсье?

— Вы мне перепишете урок десять раз к завтрашнему дню!

— Но мсье…

— Двадцать раз!

Будучи легко возбудимым, Берю плачет.

— Слушайте, Феликс, я не знаю, с чего вы на меня взъелись, но вы перегибаете палку!

— Молчать!

Учитель поворачивается к Старику, который смотрит на него с любопытством.

— Он всегда такой? — спрашивает он, показывая на Толстяка.

— Всегда! — улыбается Босс.

Учитель качает головой.

— Этот индивид умственно отсталый, извращенец, и он неспособен жить в обществе.

На этот раз Берюрье не выдерживает.

— Слушай-ка, Феликс! — по-бычьи взрёвывает он. — Что ты гонишь, парень! Если у тебя тыква не варит и ты думаешь, что ты находишься в своём классе, это твоё личное дело, но я тебе не позволю оскорблять человека, который берёт тебя в круиз вместе с собой и своей женой. Я не потерплю оскорблений от чудилы, которому надо становиться в метре от писсуара, чтобы отлить.

Он нас реквизирует решительным жестом собственника.

— Нет, вы видели эту макаку? У него набалдашник больше, чем вход в метро, так что он сам не знает, налезет ли на него что-нибудь, кроме стиральной машины, и он ещё называет нас извращенцами!

— Успокойтесь, дорогой, — говорит Биг Босс. — А вы, уважаемый, заканчивайте свои захватывающие выводы, прошу вас.

Нисколько не смутившись от сарказмов своего экс-компаньона по кемпингу и будущего компаньона по круизу, Феликс продолжает:

— Итак, мы говорили о том, что похититель имеет на борту помещение, в котором он держит своих жертв, прежде чем их ликвидировать. Совершенно очевидно, что он не мог бросить в море средь бела дня немецкую даму или же итальянского старика. Я считаю, что эти люди были сначала нейтрализованы каким-то образом, а затем содержались в укромном месте до того часа, пока их утопление не станет возможным. Когда мы окажемся на борту, господа, мы должны будем найти это помещение!

Он вытаскивает из кармана грязный платок и вытирает бугор, который у него вместо лба.

— На сегодня у меня всё, господа, благодарю за внимание. После того, как мы разместимся на борту, завтра я вам дам письменное задание на эту тему.

Он повышает голос и говорит угрожающим тоном:

— И она же будет темой сочинения.

Босс наклоняется ко мне.

— Этот тип совершенно ненормальный, — шепчет он, — но то, что он говорит, вполне разумно. Придётся его «сносить», как вы выражаетесь, но он будет нам ещё полезен. Увидите…

Неожиданное появление его «племянницы» меняет цвет и выражение его лица.

Выход малышки Камиллы прямо-таки оглушителен! Впрочем, как и её наряд. На ней ансамбль-двойка в стиле тысяча девятьсот двадцать пятого года. Юбка на двадцать сантиметров выше коленей и заканчивается бахромой из позвякивающих жемчужин. На шее — жемчужные бусы в шесть рядов, которые баррикадируют её щедрое декольте, а в волосах — широкая бархатная ленточка. Она покачивает сумочкой на конце указательного пальца и пританцовывает чарльстон, вероятно, для того, чтобы под лучшим углом показать свой туалет.

— О, ты здесь, дядюшка! — вскрикивает она, бросаясь к Старику. — Я уже начала мучиться от скуки, мой Лоскуток! — добавляет она, осыпая его поцелуями. — Я уже битый час торчу в большом салоне. Смотри, как я прикинулась для тебя, Лулу! Возьмёшь меня поскакать в Сиесте?

Старик отходит от паралича.

— Господа… э-э… представляю вам свою племянницу! — ворчит он.

Сладкое пение льётся из раболепных глоток Толстяка и Пинюша.

— Я даже и не знал, что у вас такая прелестная племянница, мсье директор, — изливается Берю. — Все мои вам комплименты!