Фредерик Дар - Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Я оттягиваю, сколько могу, минуту излияний. Не люблю, когда сразу. Я китаец в наслаждении. Не маоист, а скорее мандаринист.

Но уж эти Мандарины-с-непроницаемыми-рожами, вот уж кто умел сиять. Их партейки с окорочками каждый раз были ещё грандиознее, ещё величественнее, чем «Те Deum» в Нотрдаме в честь Освобождения. Штучки, которые вызывают фейерверк наслаждений! Этот парад изобретений, тысячелетних рецептов (когда толкуешь о китайских штучках, надо всегда говорить, что они тысячелетние, ибо эта страна, похоже, самая старая из всех). Эти жестокие штучки, чтобы усилить сладострастие, чтобы Карлсон поджидал на орбите, пока идёт высадка на Луну!

Я рассказываю Камилле о мандаринах в панцирях. Объясняю, что наслаждение требует терпения, как в музыке. Она не против. Вообще-то, если она и отдаётся быстро, то только из любезности. Она считает, что поступает милосердно, выжимая сок из ребятишек, чтобы избавить их от телесных мук.

В своем привлекательном черепе я делаю злодейский расчёт. Я говорю себе, что сейчас полночь. Через час надо будет высадить папашину «племянницу» на поле боя. Добавим ещё час безумств — и вот уже два часа ночи. Я предложу ей последний бокал, предварительно позаботившись о том, чтобы влить туда большую дозу сонного сиропа. У меня есть эффективное средство, действующее в течение десяти часов. А «Мердалор» поднимет якорь в полдень. Гуд бай, любимая! Ей останется только бежать по молу и махать платочком в сторону горизонта, как когда-то махали бретонки, провожавшие своих ловцов трески перед тем, как начистить бигуден [24] Вообще-то бигуденом когда-то называли высокий конусный женский головной убор в Западной Бретани. — Прим. пер . с одноногим сторожем с маяка.

Вы мне возразите в том смысле, что подмешивать снотворное — это вроде как низко. Метод меня не вдохновляет. Но задание — это задание, и важен результат.

Мы сбиваем свою кеглю шампанского и решаем отчалить.

Я забираю на стоянке свою тачку с откидным верхом. Свет ночи создаёт феерию. Если бы вы видели эту луну в самом конце Антибского мыса, вас бы охватила дрожь от головы до радады! Море из серебряных чешуек, как большая рыба.

Камилла положила голову мне на плечо. После танца она приятно пахнет женщиной.

— Куда вы меня везёте? — шепчет она.

Забавно, я как раз думал о том же. Из-за моей Фелиси я даже не допускаю мысли о том, чтобы затащить её к себе в дом. Сама же она живет в пансионе мимоз, но делит комнату с подругой…

Я решаю отвезти её к своему приятелю Нарсиссу, который держит небольшую забегаловку на улице Грасс. У него там ресторан-дансинг. А ещё у него всегда наготове комнатка для влюблённых.

Мы появляемся в то время, когда он ставит стулья на столы. Я незаметно ввожу его в курс дела, и он кивает.

— Принесёшь нам бутылку «Дом Периньона», — добавляю я. — Я соскочу сразу после церемонии закрытия, но, возможно, моя подружка придавит ухо до вечера следующего дня. Ты любезно дашь ей похрапеть. Возможно также, что она поднимет страшный шум, когда узнает о моём отъезде и о времени на часах, ты опять же любезно дашь ей поорать и вызовешь для неё такси.

Я сую несколько бумажек в цепкую руку Нарсисса. Он молча кивает, отчего сдвигается его кепка конюха.

Мой приятель никогда ничему не удивляется. Он флегматик. Его прошлое немного напоминает стену сортира, и это позволяет ему вполне терпимо относиться к настоящему.

Нельзя сказать, что комната люксовая, но здесь есть кровать и есть чем умыть Люсьена. Поскольку сюда приходят не для того, чтобы нанизывать жемчужины культуры, и не для того, чтобы проводить свой отпуск, этого вполне достаточно.

Всё проходит так, как я и предполагал, только вместо «украинской варежки» я применяю другую тактику наступления и делаю ей «безумного дятла». Моя общеизвестная правдивость не позволяет мне умолчать о том, что «тирольскую проникновенную» я заменяю «бесшумным рогом», что не представляет «фундаментальной» разницы, но лучше подходит для огненного темперамента Камиллы. Моя лекция о мандаринах не принесла плодов, ибо она слишком непосредственная натура, чтобы выдавать чувства по чайной ложке. Она — забивающий форвард! Может быть, с возрастом она изменится. Её портят слишком проспиртованные вечеринки. Ей нужно восстанавливать вкус, примерно как дегустаторам после ангины.

Когда мы исполнили фигуру двенадцать упражнения «Не лезьте, уже полный вагон!», вестминстерские часы Нарсиссов бьют два раза, и мегера моего приятеля начинает возникать в соседней комнате оттого, что своим шумом мы не даем ей спать. Она выговаривает своему законному в том смысле, что он мог бы хотя бы вдохновиться фантазией и сыграть в унисон; но он не готов к супружеским деликатесам. Он ворчит, что во время сезона он не может себе позволить венецианских ночей. В четыре утра ему надо быть на рынке в Ницце, чтобы запастись жратвой! Он был на ногах двадцать часов. Ему пришлось орать на персонал, стоять в баре, выгонять шумливых молодых людей, играть на клавишах с бретельками, чтобы дать поскакать орде бездельников. Так что насчёт партии в японский бильярд вместо сна, нет уж, спасибо! Ему надо дотянуть до сентября. Его благоверной придётся поставить бойницу на запасной путь, поискать других экстазов, улететь с выдвижным ящиком на кассе, если хочет. Или пободаться со спасателем, он холостой араб, и ему не важно, свежий продукт или нет.