Фредерик Дар - Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Я укладываю всё на место и покидаю комнату, не забыв выключить свет.

Скрип матраса сообщает мне в коридоре о том, что жена моего приятеля Нарсисса выиграла дело. Я полагаю, что на заре кто-то будет бродить по базару Ниццы походкой краба.

В пижаме Биг Пахан просто великолепен. Впечатляет до крайности. Нечто из чёрного шёлка с пуговицей на плече и одной-единственной петлицей, расшитой золотом на груди. Выше, как будто мишень, указывающая на сердце для предположительного (и маловероятного) расстрельного взвода, красная точка розетки. Туфли без задника с поднятыми носами, подарок от магараджи Мойбанана-Ненуга, полностью из серебряной нити и с драгоценными камнями. Если вам дадут под зад ногой в такой обуви, вы сразу получите в пердак на полкирпича!

У него снова на голове махровое полотенце. Если бы я постучал в его дверь двумя часами позже, он бы побрился перед тем, как открыть.

— О, это вы? — говорит он без излишней любезности.

— Прошу меня извинить, но я посчитал нужным доложить вам об одном открытии, которое я только что сделал и которое не лишено интереса.

Он слушает, массируя слегка шероховатые щеки.

— Хорошо, — говорит он, — теперь я понял.

— Что вы поняли, господин директор?.. Если позволите, — спешу добавить я.

— Я понял, почему вчера вечером эта девица подсела к моему столу…

Он падает в кресло и начинает покачивать одной из своих нарядных туфель на краешке ноги.

— Такой человек, как я, Сан-Антонио, всегда находится под пристальным наблюдением. Мой приезд на Берег заинтересовал людей, которые следят за мной. И они подсунули мне эту плутовку. Должен признаться, шалунья прекрасно сыграла эту комедию.

Он кажется одновременно разочарованным и довольным. Разочарованным оттого, что его шарм оказался ни при чём в его «сентиментальном» приключении, и довольным, потому что тайные силы придают ему столько значения.

— Нужно позвонить во «Франс Суар» на случай, если речь идет о журналистке, которой поручили эту статью… э-э… частного характера обо мне.

— Уже позвонил. Камилла Демулен неизвестна на улице Реомюр.

— Значит, эта девица, в самом деле, работает на какую-то тайную организацию.

Он поднимается и шепчет мне на ухо:

— Иногда, Сан-Антонио, мне кажется, что за мной наблюдает моё собственное правительство.

Я подбадриваю его широкой лицемерной улыбкой наподобие той, что делают умирающим, уверяя их, что они встанут на ноги на следующей неделе.

— Что вы такое говорите, господин директор?! Благодаря Богу и его земному собрату Франция находится в руках, которые могут шагать с высоко поднятой головкой, как сказал бы наш дорогой Берюрье.

Биг Босс делает гримасу, которая может стоить ему отставки, если сейчас нас видят на экране.

— Во всяком случае, я благодарю вас за то, что нейтрализовали эту потаскушку. Вы уверены, что она не проснётся до отплытия корабля?

— Навряд ли, я ввел ей дозу, способную усыпить две команды регби во время Турнира пяти наций.

Этот аргумент даёт ему успокоение.

— Что ж, друг мой, очень хорошо. Можно отплывать спокойно.

— Это беженцы? — спрашивает Фелиси, остановившись на набережной.

— Нет, мам, это миллиардеры.

А ведь правда, никто так не напоминает эмигрантов, как яхтсмены на якорной стоянке. На них поношенное тряпьё, и они жуют какие-то неаппетитные куски на корме своих лодок. Возникает желание сунуть им несколько пиастров, чтобы они погрызли что-нибудь покалорийнее в портовой корчме. Что-нибудь с шафраном. С маслом. Горячее!

Самые убогие — англичане в старых штанах, висящих на сухопарых дрыжках, словно лохмотья на пугале, в выцветших майках, полосы которых едва видны и напоминают их рёбра, которые просматриваются намного лучше. Они пьют чай с невесёлым видом, глядя, как моросит. Ибо этим утром Лазурный Берег гриппует. Погода пасмурная. Тучи брызгают маленькими простатическими струйками [27] Теперь уже можно так выразиться. Раньше я бы получил втык от цензуры. — Сан-А . . Красивые кораблики танцуют танго на ленивой воде порта. Среди них есть и изумительные — из лакированного дерева, с парусами как ясный белый день в январе, а медные части начищены до износа. Белые, голубые, чёрные. Парусные и моторные, большие, маленькие, плоские, пузатые, мачтовые, матовые, с-палубой-для-рыбной-ловли и с ютом. Флаги трепещут на ветру в это скверное утро. В повседневной жизни Панама нас не очень интересует. Надо пощекотать себя, чтобы вспомнить о её существовании; полистать цветные вставки в Новом Ляруссе; напрячь память и даже воображение! И даже тогда в неё не верится. Она остается маловероятной, иллюзорной, очень расплывчатой! Исчезнет не сегодня, так завтра. Будущее не строят на канале. Два кораблика пошли на дно — и привет! Революция — и взум-м-м, стёрто! Скинуто! В наши дни достаточно кучки злобных националистов, чтобы сделать несостоятельной самую мощную компанию! Самые пухлые банковские счета на милости красного знамени и повстанцев, которые им машут. И всё же, если вы пройдётесь в порту от пала до пала, вы не отделаетесь от панамского присутствия. Представляете флот, отцы мои! Первый in the world , клянусь! Не имею цифр, но уверен. Везде, где бы я ни был, я видел на каждой второй мачте флажок с двумя звездочками (синей и красной). Просто невероятно, сколько языков в Панаме кроме испанского. Больше всего — английский. Французский тоже, конечно. И греческий (Онанасис). И еще голландский, немецкий, индостанский, японский, сирийский, штатовский, данимарковый, израильский. Армада, дети мои! Вавилонский семафор!