Михаил Башкиров - Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…

– Мужик, а ты зимой в эскимоса не играешь?

– Еще как играю!

Из шалаша высунулась ручина с граненым стаканом.

– Иглу обязательно строю.

Нестриженые грязные ногти.

– Мне противно спать в благоустройстве.

Мутная жидкость, отдающая сивухой.

– Ненавижу.

Захватанная посудина.

– Кого? – спросил я, приняв стакан.

– Цивилизацию, едрена корень, – кого же еще!

– И правильно!

Я залпом уговорил самогонку.

Брезгливость… Какая, к едрене-фене, брезгливость…

Я отучился от этой причуды слабонервных барышень еще на втором курсе академии выживания. Нашу группу подняли ночью по тревоге и бросили на сбор того, что осталось от разбившегося при неудачной посадке авиалайнера. Черный ящик искали опытные товарищи. Нам же поручили тела – сгоревшие и полусгоревшие, а так же разорванные и полуразорванные. Мне повезло – я единственный, кто наткнулся на почти целехонькую стюардессу… Она, умница, нашла все-таки уголок в гибнущей машине, чтобы предстать на собственных похоронах в приличном виде… Не считая головы, которая была оторвана и держалась на честном слове…

– Еще!

– Сыпь!

Вторым стаканом я помянул четыреста сорок пассажиров, отдохнувших на островном курорте, двенадцать членов злополучного экипажа и один человеческий фактор – второго пилота, самонадеянно промахнувшегося мимо бетонки.

– Ну, а теперь признавайся, клещ шалашный, кто ты такой.

– Я?

– А то выдерну за ноги!

– Только без рук!

Дикарь-самогонщик высунул из шалаша хитрую мордемондию.

– Муж!

– Чей?

– Жены!

– Какой?

– Своей!

– А точнее?

– Стервы махонькой.

– Какой же ты, на хрен, муж?

– Законный!

– Какой же ты, на хрен, муж? Твою женушку поимел какой-то смазливый киношный проходимец.

– Кто сказал?

– Жена!

– Чья!

– Твоя.

Я, на секунду потеряв равновесие, шлепнулся на колени перед шалашом.

Фотоаппарат чиркнул по кромке шалаша беспристрастным объективом.

– Твоя стерва!..

– Что есть, то есть.

– Твоя стерва заявила, что ее…

На четвереньках гораздо удобнее вести дознание.

– Что ее отжарил писаный красавчик.

– Брешет: это был не красавчик.

– А кто?

– Не поверишь…

– Колись.

– Я скараулил его из шалаша!

– Молодец!

– В грозу.

– Здорово!

– Хлестало, как из ведра.

Я вздыбил фотоаппарат, чтобы допрашиваемая мордемондия обрадовала Кремль.

– И тут молния как шандарахнет!

Пытаясь жестом показать зигзагообразную кривую, дикарь-самогонщик вывалился из шалаша наружу.

– Молния! – проорал я ключевое слово. – Молния!

– Ну как шандарахнет!

Икнул.

– Светло, как днем!

Икнул.

– В жизни не забуду!

– Чего?

– Рожи этой исполосованной.

– Какой рожи?

– Ну точь-в-точь как у…

Икнул.

– У торговца велосипедами.

Икнул.

– То есть грузчика.

– Ксюхиного? – переспросил я на всякий пожарный.

– Ейного.

– Точно?

– Точнее не бывает!

Значит, не зря выжрал самогонку… Не зря… Другой бы побрезговал…

– А зачем твоя стерва наплела про Красавца?

– Разве их, баб…

Икнул.

– Зараз этих…

Икнул.

– Поймешь?..

Шмыгнул в шалаш и затих.

Я хотел выпить за брезгливость, но мне больше ни плеснули.

Представил, как в Кремле смотрят на мое пьянство в прямом эфире.

– Пора к доцентше, – сообщил я гаранту Конституции. – Алексею Николаевичу – генеральский привет.

После мерзкой самогонки потянуло на строевое пение.

– Приказы не обсуждаются! – затянул я, фальшивя. – Приказы не обсуждаются!

Внутришалашное храпение провожало меня до самой калитки.

Хотелось добавить – ну хотя бы стопарик.

Я бы вернулся к дорожной проститутке и Чапе, но там уже водку до капли выпили, колбасу слопали.

Да и повторно проявлять интерес к торговцу велосипедами слишком опрометчиво.

И вообще, мне по душе не урод, а Красавец.

Я представил, как генерал заставляет экспертов сравнивать изображение Ванюшки, спасшего меня от импотенции, с фотками голливудских звезд и доморощенными мега-старами.

Представил и рассмеялся прямо в объектив.

– Сегодня в Пнево день всеобщей пьянки! – заявил я Кремлю и потопал в Кронино.

И тут наконец представился случай выпить.

За рабицей.

Под яблонями.

За накрытым столом – бухал пролетариат.

Но прежде чем попросить чуток родимой огненной воды, я организовал прослушку.

Из фотоаппарата и собственных барабанных перепонок.