Антти Туомайнен - Шахта

– Ты сильно рискуешь.

– Знаю.

– Я – журналист, фактически мы находимся по разные стороны баррикад. Я даже уже вижу статью перед глазами – такую, скажем, под заголовком «Портрет ближним планом: трагизм и счастье, преломленные временем».

– Сильно сомневаюсь, что ты занимаешься такой писаниной.

Янне выпил воды. Стакан до дна.

– Ты убил тех людей в лесу? – спросил он.

– Да.

– Зачем?

– Один из них застрелил вашего спутника, конечно, я испугался. Стрелок был умелый, он легко мог попасть в тебя. У них вообще были все козыри на руках: мотосани, карабин, два обученных…

– Так их было двое?

– Да.

– И ты убил их обоих?

– Да.

Янне посмотрел на него. Черная оправа очков лишь подчеркивала острый взгляд.

– Стрелял один из них, это значит, второй был ни при чем.

– Уверен, что он причинил бы тебе вред. Я знал его, ну, не в смысле лично знал, я просто знаю подобный тип людей, знаю, что они из себя представляют, на что способны, чем занимаются.

– Разве… – начал было Янне, но замолчал.

Эмиль обернулся и увидел официантку, направлявшуюся к ним, чтобы унести посуду. Он попросил счет. «Вместе или раздельно?» – спросила та. «Вместе», – ответил Эмиль. «Раздельно», – сказал Янне. Девушка застыла в ожидании. Эмиль еще раз произнес «вместе» голосом, не оставлявшим сомнений. Она ушла.

– Неужели, если бы ты только помешал им, этого не было бы достаточно? – спросил Янне.

– Все произошло очень быстро, так оно всегда в жизни случается. Сначала – ничего, а потом все наваливается разом.

Официантка положила счет перед Эмилем и ушла. Никто из них даже не взглянул ей вслед. Они смотрели друг на друга.

– Можно и так сказать, – наконец произнес Янне.

– Я на машине. Если ты в Хельсинки…

– Поеду на автобусе в Рованиеми. Оттуда самолетом домой. Или на поезде.

Еще некоторое время они сидели друг напротив друга. Потом поднялся Янне, надел куртку, завязал шарф, закинул рюкзак и, не прощаясь, вышел из ресторана.

Заснеженный пейзаж за окном был полон движения: он вздымался, уходил вниз, поднимался, падал, выравнивался. Иногда рядом шумели деревья, потом они исчезали и вместо них появлялась равнина. Я был один на последнем ряду сидений автобуса, окно холодило плечо. Пришлось долго держать телефон в руке, прежде чем он нашел сеть и я смог позвонить. Объяснил, что хочу сделать анализ воды из колодца в нашем родовом поместье и что все пробы уже взяты. В ответ послышалось, что лаборатория находится неподалеку от Хельсинки, в Вантаа, и что я могу принести их к ним, предварительно заполнив бланк с указанием места расположения поместья и прочие обязательные сведения. Ответил, что все решаемо.

Еще через секунду я послал сообщение. Маарит ответила тут же. Сообщила, что уже в Хельсинки и что мы можем встретиться. Судя по всему, ее тоже устраивала переписка – вряд ли мы оба хотели бы сейчас слышать голоса друг друга. Подумалось, в чем можно было бы обвинить Маарит, или в чем она могла бы меня обвинить, да и вообще, в чем суть дела. Между нами случилось много неподходящего и неприличного: мы видели, как погибает человек, и были даже частично виновны в этом, а еще раньше у нас была пьяная ночь страсти, и она, как мне теперь казалось, была либо обоюдной ошибкой, либо сознательным стремлением просто воспользоваться другим.

И отец – вся наша встреча, все, о чем мы говорили, – не выходил у меня из головы. Слова обрели новые смыслы, интервалы между строками стали больше. Его голос то звучал громогласно, то затихал, то слышался вблизи, то доносился издалека, как бы с другого берега. Значения и смыслы случившегося не укладывались в голове, но при этом казались такими обыденными и, более того, разумными. Надо подумать о нем как о человеке: шестидесятилетний, уже немолодой мужчина пытается завязать отношения с людьми, которых он оставил когда-то в позапрошлой жизни. Одно это ощущение вызывает грусть и шок, а самым сложным здесь является то, что я вполне могу вжиться в такое его состояние. Я понимаю своего отца. В этой части. В остальном же… То, в чем он сознался, казалось тотальным кошмаром.

Халонен сказал, чтобы я звонил ему, если вспомню что-нибудь или узнаю о чем-нибудь.

У меня-то сердце разрывалось от мыслей об Элле – о моей девочке, о моем милом ребеночке. Как бы мне ни хотелось думать, что я никогда в жизни не повторю ошибок своего отца, именно это и происходило, причем весьма легко. Тут можно спокойно нарисовать картину будущего: я объясняю содеянное Элле, я пытаюсь убедить ее в том, что она может мне доверять, что есть причины того, что я изначально предал ее, оставил ее.