Луиза Пенни - Долгий путь домой

Питер ушел – и мир поглотил его.

И этот мир наступал. Приближался. Обгрызал края деревни.

Гамаш почувствовал, как по телу побежали мурашки, и неожиданно им овладело непреодолимое желание встать. Идти. Сделать что-нибудь. Остановить наступление. То, что он чувствовал, было за гранью разумного, настолько мощным оказалось побуждение к действию.

Он ухватился за край скамьи, закрыл глаза и сделал то, чему его научила Мирна.

Глубоко вздохнул. Вдох. Выдох.

«И не просто дышать, – услышал он ее спокойный, мелодичный голос. – Вдохнуть. Почувствовать все запахи. Услышать звуки. Звуки настоящего мира. А не того, который вы себе выдумываете».

Он вдохнул, ощутил запах соснового леса и влажной земли. Почувствовал на своих щеках свежую прохладу утреннего воздуха. Услышал донесшееся издалека щенячье тявканье. И он последовал назад, к источнику этого звука. Щенок провел его сквозь вой, визг и сигналы тревоги в голове.

Он держался за этот звук. И запахи. Как его научила Мирна.

«Следуйте за всем, за чем только можете, – советовала она ему. – Назад к реальности. Дальше от края».

И он следовал.

Глубокий вдох. Скошенная трава, свежее сено у обочины. Полный выдох.

Наконец, когда сигналы тревоги стихли и сердце перестало бешено колотиться, ему показалось, что он слышит и сам лес. Листья не шелестели, а шептали ему. Говорили, что он сумел добраться. Он дома. В безопасности.

Гамаш отпустил край скамьи, откинулся назад и снова почувствовал благодать, исходящую от леса и от этих слов.

Глубокий вдох. Полный выдох.

Он открыл глаза и увидел деревню, раскинувшуюся перед ним.

Его снова спасли. Он удивился собственной радости.

Но что случилось бы, если бы он ушел? И вернулся в тот мир, который (кому и знать, как не ему?) не был всего лишь плодом его воображения?

Мирна Ландерс медленно отвернулась от окна.

Каждое утро она видела, как читает Арман. А потом убирает свою таинственную книжицу и смотрит вдаль.

И каждое утро она видела приближающихся демонов, которые роились вокруг него, находили путь внутрь. Через его голову, через его мысли. Захватывали его сердце. Она видела, как им завладевает ужас. И как Арман прогоняет его.

Каждое утро она вставала, готовила кофе и становилась у окна, наблюдая. Отходила, только увидев, что его борьба успешно завершилась.

Клара поставила кружку с кофе, чтобы не грохнуть ее. Затолкала последний кусок тоста в рот, чтобы и его не уронить.

Она во все глаза смотрела на картину Питера. Позволяла мыслям перепрыгивать с одного образа на другой, пока они не привели ее к тому же выводу, который подсказала ей несколько минут назад ее интуиция.

Это было невозможно. Видимо, она прыгнула не в том направлении. Соединила несоединимое. Она уселась поудобнее и уставилась на мольберт.

Неужели Питер пытался им что-то сказать?

Мирна намазала на булочку толстый слой золотистого повидла. Потом подцепила ножом малиновый джем и добавила его к повидлу. Ее собственное изобретение. «Мавидло». Пусть кому-то это покажется нелепым, но великие кулинарные открытия всегда поначалу кажутся такими. «Не обращай внимания на то, что говорят повара», – сказала она себе, вонзая в булочку зубы. Любая вкусная еда имела такой вид, будто кто-то уронил тарелку.

Мирна улыбнулась, посмотрев на собственный «цветовой круг», и вспомнила ребенка Марианны и картины в спальне. Именно так выглядела ее булочка. Похожая палитра использовалась для создания тех блестящих – вовсе не с точки зрения их художественных достоинств – картин.

Как назвала Рут первые работы Клары? Собачьим завтраком?

– Собачий завтрак.

Мирна приветственно подняла булочку, потом откусила кусочек и начала жевать.

Постепенно ее челюсти двигались все медленнее и медленнее. Она уставилась в окно.

Ее мысли, поначалу неспешные, ускорились. Наконец помчались к совершенно неожиданному заключению.

Но это было невозможно. Или нет?

Она проглотила прожеванный кусок.

Глубоко вдыхая свежий утренний воздух, Гамаш подумал, что единственный положительный момент в его мучительной пытке состоял в том, что, когда она заканчивалась, он оказывался здесь.

Он улыбнулся при виде каменных, обитых вагонкой и кирпичных домов, выстроившихся вокруг деревенского луга.

А когда ад уйдет, когда он, Гамаш, наконец разгонит демонов, неужели рая больше не будет?

Станет ли он любить это место меньше, если перестанет остро нуждаться в нем?