Алексей Борисов - Гумберт наоборот, или Долгий путь домой

Денег, заработанных за 20 лет работы на «северах», хватило как раз на то, чтобы купить квартиру-«однушку». Родной город предложил бывшему полярнику должность методиста на станции юных натуралистов. Теоретически, вместе с пенсией, зарплаты должно хватить на существование. Потекла тихая, спокойная, размеренная жизнь – та самая, о которой так мечталось во время бесконечных арктических зимовок, экспедиционных скитаний и прочих передряг моей прошлой бродячей жизни.

На работу ходил пешком (всего-то два шага). Путь пролегал по территории местного вуза – того самого, в котором когда-то учился сам. Я не сентиментален, и ежедневные погружения в сутолоку студенческого быта служили для меня всего лишь еще одним подтверждением тривиальной мысли о неизбежности возврата «на круги своя». Целая жизнь с ее бурями, метаниями, поисками, опасностями пролетела, как единый вздох, а здесь ничего не изменилось.

Дошло до того, что заметил за собой странную, на первый взгляд, привычку: проходя по университетскому двору, чисто рефлекторно киваю некоторым студентам. Даже поразился: с какой бы стати?

Но, размышляя по дороге над этой странностью, неожиданно для себя понял, что просто-напросто узнаю некоторых молодых людей и девушек! Что они мне знакомы!

Тут же сообразил, что знакомы мне, конечно, не сами студенты, а их родители; что это – сыновья и дочери бывших однокурсников и однокурсниц, с которыми я когда-то учился вместе, других моих знакомых. И пока я шатался по «северам», они давно переженились и повыходили замуж, у них родились и выросли дети и поступили в тот же самый вуз, где учились их родители.

Эта догадка мне так понравилась, что я даже придумал своеобразную игру: проходя по университетскому двору, начал, вглядываясь в лица встречной молодежи, гадать, кто чьим сыном или дочерью мог бы быть? На кого из моих сверстников они похожи? «Вот этот мог бы быть сыном Пашки Емельянова» «Вот этот как две капли воды похож на Костю Платова…»

А потом меня постигло потрясение: как обычно, развлекаясь своей забавой, я торопился с утра на работу, и навстречу мне, подбрасывая затянутыми в искрящиеся колготки коленками полы пальто, шла она – точная моя копия двадцатилетней давности. Я даже не сообразил сразу, кого я в этой девушке узнал, и лишь шагов через пять ошеломленно обернулся, чтобы увидеть теряющуюся в студенческом потоке спину.

Неужели?! Этого не может быть! Один-единственный случай, один-единственный!

… Это случилось в конце четвертого семестра, на дымной, пьяной студенческой вечеринке в общежитии. Танцы в крохотной, насквозь прокуренной комнатушке, дребезжащая музыка из разбитого магнитофона, горячее, плотное и аморфное, словно плавленый сырок, тело, прижимающееся в затяжных пассах медляка, и неистовое, почти истеричное, пубертативное желание – нет, не любви и даже не секса, а избавления от собственной застарелой невинности, доказательства чего-то и кому-то неизвестно зачем!

Потом моя партнерша ушла курить, и я потащился за нею следом. Мы стояли на холодной лестничной площадке, она затягивалась длинной тонкой сигареткой и о чем-то говорила с подругой. Я не курил и неловко молчал. В те годы я был очень серьезным, малоконтактным юношей, помешанном на экзистенцианалистской зауми, запавшей в голову на лекциях по философии. Девушек попросту пугался, от самых невинных попыток заигрывать со мной шарахался, как конь Александра Македонского от собственной тени. До той самой пьяной ночи…

Все уже знали, что меня отчисляют: из-за увлечения Кьеркегором и Co образовались хвосты по базовым предметам. На Кавказе шла война, и у меня были хорошие шансы загреметь в армию. И не вернуться.

Подруга моей партнерши по танцам внезапно замолчала, и та, раздавав в пепельнице-консервной банке окурок, как-то слишком обыденно бросила мне: «Пойдешь со мной?»

И я шел вслед за ней по полутемному общежитскому коридору, следил мутноватым от алкоголя взглядом за светлыми полосками, мельтешащими между подолом платья и голенищами ее сапог, и размышлял о том, зачем она носит дурацкие сапоги-чулки, так уродски обтягивающие икры? С чего это все девчонки помешались на этой идиотской обуви, так подчеркивающей недостатки женских ног?

Слегка растерялся, когда она остановилась у незнакомой двери в стороне от дребезжащей магнитофонными звуками танцевальной комнатушки, и стала отпирать ее невесть откуда взявшимся ключом. Шагнул следом – в тусклом свете ночника в глаза бросилась смятая постель, наполовину опорожненная бутылка водки на столе, несколько измазанных маслом корок хлеба рядом с нею. Понял, что не одного меня сегодня провожают в армию. Начал раздеваться, почти как на медкомиссии.