Мэри Лу Лонгворт - Убийство на улице Дюма

– Да, французы защищают свой рынок вин, как и итальянцы. Французское вино здесь приобрести сложно, кроме шампанского, – улыбнулся Каморро.

– А эта скульптура, – спросил Верлак, оборачиваясь снова к полицейским, – сколько ей лет? И я ее узнаю, если увижу?

Траменти повернул компьютер к Марин и Верлаку.

– Вот плохого качества снимок, сделанный отцом Росселино год назад. Да, узнаете.

– Она великолепна, – сказала Марин, глядя на фотографию.

– Жорж Мут знал об этой статуе? – уточнил Верлак.

– Да, – ответил Донадио. – Мы сообщили о ней в пятницу вечером – накануне его гибели. Он заверил, что будет ее искать, но, очевидно, такая возможность ему не представилась.

Все посмотрели на фотографию, и Траменти произнес:

– В этой статуе спокойное изящество, которое проявилось в украшении врат собора. Полнота этих форм указывает на влияние его современника, живописца Джотто.

Верлак посмотрел на молодого сержанта, погрузившегося в созерцание компьютера и в глубокую задумчивость. Жаль, что не удастся с этими людьми провести больше времени, подумал он.

Траменти на миг закрыл глаза, и Верлак вспомнил слова Поля Гогена об искусстве живописи, которые Эммелин написала красками на южной стене своей студии в Нормандии: «Чтобы видеть, я закрываю глаза».

– Смотрите, как ровно она держится, – сказала Марин. – Как она обожает своего младенца.

– Да, – согласился Траменти. – Это осанка гордой матери, а не королевы.

– Мы думаем, что статуя создана во Флоренции до того, как Писано занялся вратами собора, то есть до тысяча трехсот тридцатого года, – нарушил молчание Донадио. – Грубо говоря, возраст ее порядка семисот лет.

Бруно Полик хотел в пятницу вечером вернуться в бар «Золя» с фотографиями аспирантов, но Лею начало рвать, как только они с Элен вернулись в Пертюи. Когда они второй раз сменили девочке простыни и он уже сам ложился спать, ему позвонил Верлак – судя по шуму, из ресторана, – и рассказал о связи Жоржа Мута с Джузеппе Роккиа и с итальянской финансовой полицией. Они согласились, что все следы ведут к Роккиа, и Полик сообщил Верлаку, что в субботу поедет в Экс и снова просмотрит все материалы. Может быть, у Роккиа в Эксе есть сообщник? Надо найти, кто он, и быстро.

– У меня еще есть что вам сказать, – проговорил Верлак. – Но сейчас уже поздно и у вас больной ребенок, так что я позвоню завтра.

Элен на следующий день надо было мчаться на виноградник, поэтому было решено, что Бруно останется сидеть с Леей до ее возвращения. Он положил телефон рядом с собой, и они стали смотреть «Звуки музыки». Лея жаловалась, что ей не нравятся песни, и каждый раз, несмотря на слабость, хватала пульт и проматывала фильм, как только начинал петь кто-нибудь из семьи фон Трапп.

– Лея, это же мюзикл! – возмутился Бруно. – Песни – важная часть фильма. К тому же здесь они отличные!

Лея поудобнее устроилась на диване.

– А я их терпеть не могу. Они глупые. Мне только само кино нравится.

– Но ты же певица!

– Не такая, как эти.

Полик вздохнул, боясь, что воспитал восьмилетнего сноба.

Лея уснула как раз перед сценой свадьбы, и Полик смог досмотреть кино, подпевая. К часу дня вернулась Элен.

– Ты уж прости меня, – сказала она, садясь, чтобы снять кроссовки. – Я думала вернуться еще часа два назад. Но чтобы перекопать почву и внести навоз, всегда уходит больше времени, чем рассчитываешь. Зато я оставила резиновые сапоги на винограднике, не беспокойся.

Бруно Полик улыбнулся, глядя, как жена целует спящую Лею в лоб. Иногда он забывал, сколько физических сил требует профессия Элен. Она редко жаловалась на трудность работы – только на холод. По сравнению с ним она была просто крошечной – метр пятьдесят семь, но ее жилистая мускулистая фигура отлично смотрелась и в комбинезоне, в котором она работала в погребе или на поле, и в блестящем вечернем платье с высокими каблуками на рекламных мероприятиях и обедах.

Он вздохнул, жалея, что надо ехать в Экс, но торопился добраться до материалов и показать Патрику фотографии.

Верлак с Марин выехали обратно в Экс в субботу в девять утра – позже, чем собирались. Они провели чудесный вечер за ужином с Донадио и Траменти, которые остановились в других номерах винного бара. Было выпито приличное количество вина, Донадио хотел продемонстрировать белые из своего родного Фриули, а Траменти – густые красные вина иссушенной солнцем Калабрии. Разговор – мешанина английского, итальянского и французского – охватывал темы от живописи до чемпионата мира по футболу, от джаза и до кулинарии. В конце ужина владелец бара, коллега по увлечению сигарами, подсел к ним и принес розолио своего дяди – дижестив из розовых лепестков.