Мэри Лу Лонгворт - Смерть на винограднике

Mary Lou Longworth

Death in the Vines

© Mary Lou Longworth, 2013

© Перевод. У.В. Сапцина, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

Оливье Боннар сидел на нижней каменной ступеньке своего винного погреба, обхватив обеими руками голову, словно в попытке усмирить мигрень. Запустив мозолистые пальцы в густые седеющие волосы, он застонал. Потом взглянул на морской гребешок, вросший в каменную стену погреба, подался вперед и осторожно коснулся его. Таков был его тайный ритуал, которому он следовал каждый раз при входе в погреб с тех пор, как помнил себя. Эта ракушка служила напоминанием о том, что миллионы лет назад на месте большей части юга Франции плескалось море, а земля, на которой сейчас росли лозы, была скрыта глубоко под соленой водой. В стенах погребов у друзей Оливье тоже попадались морские окаменелости. Их можно было встретить на виноградниках, расположенных далеко на севере, вплоть до самого Люберона и долины Роны, но этот маленький, идеальной формы гребешок был его любимым. Оливье снова провел руками по волосам, стараясь не расплакаться. В последний раз он плакал восемь лет назад, на похоронах матери.

Он вздохнул и заставил себя посмотреть на винные стеллажи, достал карандаш и лист бумаги из кармана стеганой куртки — в погребе поддерживалась постоянная температура плюс шестнадцать градусов по Цельсию, отсюда и куртка, несмотря на начало сентября, — и начал писать. В список попали два магнума — полуторалитровые бутыли — красного вина 1989 года, один магнум белого 1975 года, три бутылки красного 1954 года (его Оливье особенно любил), две бутылки белого 1978 года (староваты для белого, наверняка уже выдохлись), три бутылки красного 1946 года (первый винтаж после шести лет войны, любимое вино его отца) и магнум 1929 года — самая последняя бутылка первого розлива его деда.

Оливье составлял список несколько минут, потом отложил ручку и остановился. Пропали и другие бутылки, но ему требовалась передышка. Вина принадлежали его семье, но Боннар даже не пытался хотя бы приблизительно прикинуть стоимость бутылки урожая 1929-го или 1946 года: и та, и другая уже относились к категории коллекционных. Его страховой агент из Экса поможет с оценкой: у него в конторе есть каталоги винных аукционов «Сотбис» и «Кристис». Поль — давний, еще школьный товарищ, и с Оливье он не станет мелочиться.

Боннар был просто раздавлен пропажей вин, многие из которых разливали по бутылкам еще его отец и дед, но когда понял, что вор — кто-то из близких ему людей, на глаза навернулись слезы. Несмотря на то что погреб держали запертым, все в семье Оливье знали, где найти ключ: он висел справа от кухонной двери с тех пор, как сам Оливье был мальчишкой. Кто еще знал, где хранится этот ключ? Несмотря на замерзшие руки и ноги, Оливье бросило в жар, пока перед его мысленным взором проходили знакомые лица. Друзья, соседи, приятели — ужасно было представлять их в роли подозреваемых на допросе в полиции. Среди них был и почтальон Реми, любивший заехать к ним на своем дряхлом мопеде «мобилетт», или же, когда он приезжал не по служебным надобностям, — подкатить на побитом фургоне к самой двери кухни; и Элен, которая управляла его поместьем и занимала должность старшего винодела, — впрочем, ее муж служил в полиции, поэтому Оливье сразу вычеркнул Элен из списка, — и Сирил, его второй и последний наемный работник на полный рабочий день, круглый год помогавший на винодельне; и Сандрин, студентка местного университета, которая хозяйничала в дегустационном зале по выходным и праздничным дням и которую Оливье нанял, честно говоря, скорее за красивые глаза, чем за познания в области вин или способность правильно отсчитать сдачу. Каждый год в поместье толпами являлись собирать виноград выходцы из Северной Африки, но к дому они приближались редко, а Оливье, подозревая их в краже, чувствовал себя расистом — они так рвались работать во время vendange [2] Сбор винограда ( фр. ). , изнурительного труда, за который Оливье с радостью брался, будучи студентом, и от которого в нынешние времена отказывалось столько молодых французов.

Затем Оливье задумался о своих родных, но представлял их не на допросе во Дворце правосудия, а сидящими за обеденным столом, и не в элегантной столовой усадьбы — бастиды, где предпочитала трапезничать его жена, а за длинным деревянным столом в кухне, перед жарко пылающим камином.