Евгений Рудашевский: Сердце мглы [litres]

Прошёл год с тех пор, как они с Покачаловым, Шмелёвыми и дочерью Скоробогатова покинули пределы Города Солнца. Отцовская карта оказалась точной – указывала не только проложенные чавинцами и соляриями горные тропы; на куске выделанной кожи отец отметил обвалы, расщелины, скрытые под растительностью каверны и уцелевшие святилища, которые путники использовали как ночное убежище. Однако путь был нелёгким. Максим с трудом и задержками считывал содержание карты, а главное, не всегда соотносил её с действительностью – путался в масштабе и обозначениях.

Когда путники отдалились от кромки котловины, их нагнал протяжный гул нового обвала. Что именно произошло в возрождённом Эдеме, уцелел ли он, Максим не знал, но, поднявшись на очередную возвышенность, увидел, что вершина позади осела. На её месте тянулся рваный скальный гребень. Чтобы добраться до монолита, если его не разрушил взрыв, – а Максим не представлял, как такое возможно, – нужно будет потрудиться, буквально вскрывая горный хребет.

Путь по хребту занял четыре дня. Потом две недели путники добирались до луговины с истуканами. Собственно, самих истуканов они не нашли. Максим признал, что заблудился в джунглях. Лишь отдалённо угадывал местность, через которую они пробирались. Думал, что луговина прячется поблизости, и заставлял друзей по двое отправляться на радиальную разведку. Безголовых туземцев Максим не встретил. Дима предположил, что взрыв и гибель возрождённого Эдема принесли им свободу. Тени могли подняться по горной расщелине, убедиться, что путь к монолиту замурован скальным обвалом, и следом признать свои долги выплаченными – Сальников, сам того не понимая, освободил их от двухвекового рабства. Возможно, туземцы разбрелись по сельве в поисках мест, где можно укрыться от современной цивилизации, или наоборот – в надежде вернуться к ней и стряхнуть с себя утомительную дикость.

Дима в пути развлекал всех подобными предположениями. Аня ему верила, Покачалов с сомнением пожимал плечами, а Лиза, как и Максим, считала, что никакие теории не уберегут их от стрел и копий туземцев, призывала продвигаться с осторожностью: искать ловушки, следы других людей и уж точно говорить не так громко, как по вечерам позволял себе Дима.

После смерти Скоробогатова Лиза держалась в стороне, говорила только с Максимом. Остальным отвечала кратко, порой грубо, но Максиму её краткость и грубость нравились. Он видел в них решимость во что бы то ни стало выжить и стремление беречь силы, не тратить их на пустые переживания. Об Аркадии Ивановиче, о погибших участниках экспедиции, о Городе Солнца и обо всём, что было с ним связано, Лиза не говорила. Поручения Максима выполняла молча, сосредоточенно, а если оспаривала их, то всегда по делу, и Максим к ней прислушивался. Так уж получилось, что во многом именно Максим с Лизой вели путников вперёд – вместе шли в самые длительные радиальные вылазки, карабкались на деревья для обзора, а когда другие неспешно обустраивали бивак, уходили рыбачить, собирать плоды и выкапывать съедобные корни.

Им изредка помогал Покачалов. Ему требовался отдых, и Максим старался не дёргать Никиту – возвращение в сельву усугубило его притихшие в котловине болячки. Язвы на лице Покачалова привлекали насекомых и муравьёв. Шея, подмышки, пах и складки под грудью покрылись воспалёнными корочками, постоянно трескавшимися и причинявшими боль. На теле Никиты обнаружился с десяток узловатых нарывов с крохотным отверстием, из которого сочился серый, остро пахнущий гной. Поначалу Никита жаловался на зуд вокруг нарывов, а под конец признал, что чувствует в них, под кожей, неприятное шевеление. Это были личинки овода. Максим с Аней пробовали выковырять их заострёнными и обожжёнными на костре щепками. Ничего не добились. Вскрывать нарывы ножом Покачалов отказался. Сделался невыносимым в общении – причитал, ворчал, что-то бубнил себе под нос и огрызался, но продолжал идти. Несмотря на жар и постоянную слабость, не просил дополнительных остановок, не требовал к себе особенного внимания. Когда же Аня промывала его язвы водой, твердил, что переживёт остальных путников:

– Я ходил в экспедиции с Шустовым! Если думаешь, что Серж брал с собой кого попало, ошибаешься. И не с такими волдырями выбирался.

Диме приходилось не легче. Как бы он ни заботился о своих ногах, те беспокоили его даже в сухой сезон. Поначалу вернулась красная сыпь, растрескалась и загноилась кожа между пальцами, затем кожа на обеих стопах размягчилась, стала сходить рыхлыми плёнками. После привала или ночной стоянки Дима, не сдерживая стонов, натягивал влажные ботинки, первые шаги делал опираясь на трость и подставленное плечо Максима, но выбросить из рюкзака блокноты, распечатки и прочие материалы, собранные для будущей книги, отказывался. Аня помогала брату разуться, насилу стягивала с него прикипевшие носки, которые тут же стирала и вывешивала сушиться перед упрятанным в яму костром. Максим слышал, как Аня, сама страдавшая от воспалений и гнойничков, утомлённая москитами, муравьями и прочей живностью, плачет по ночам. Она прятала слёзы от других. Стоило Максиму пошевелиться в гамаке, Аня сразу стихала. Не жаловалась, не искала утешения, а утром первой вставала помочь брату и Покачалову.