Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

– Да я, – промямлил Венедикт.

– Не откажите в любезности, – сложил руки на груди Миша.

Василий Михайлович сперва с недоумением взирал на Путилинского помощника, потом всё с большим и большим интересом, не понимая, какую роль играет Жуков.

– Хорошо, – сказал юноша и густо покраснел.

– Здесь недалеко, – уже выйдя из дверей сыскного произнёс Миша, – за Гостиным. Вы бывали в столице ранее?

– Бывал, – неохотно ответил юноша.

– Тогда знаете, где Гостиный?

– Знаю.

И чтобы отвлечь Венедикта от ненужных мыслей, Жуков всю дорогу не закрывал рта, из которого сыпались, как из рога изобилия, шутки, байки, рассказы из сыскной службы, истории из жизни.

Трёхэтажное жёлтое здание, расположенное по чётную сторону Невского проспекта, встретило разноцветной вывеской, написанной готическим шрифтом, «Фотографическое ателье Шенфельда».

Дверь открытая дверь ударила по колокольчику и тот оповестил о приходе клиентов сотрудников ателье.

За конторкой стоял довольно молодой человек с блестящими масляными волосами, разделёнными посредине головы ровным, словно под линейку сделанным пробором.

На лице сотрудника ателье появилась слащавая улыбка.

– Здравствуйте, господа! Чем могу помочь?

– Здравствуй, голубчик! – на губах Миши появилась не менее слащавая улыбка.– Нам бы Константина Александровича.

– Сию минуту, как прикажете доложить?

– Михаил Силантьевич Жуков.

Молодой человек наклонил голову и удалился.

Через несколько минут в комнате появился собственной персоной господин Шапиро, сквозь не застёгнутый пиджак виднелся округлый живот с толстой золотой цепочкой часов, шедшей от пуговицы к кармашку. Голубые глаза загорелись, Константин Александрович вытянул вперёд руки.

– Мишенька, сколько лет, сколько зим! Наконец, ты посетил наше заведение, – руки фотографа вцепились в плечи Жукова. – Какое лицо, какое лицо, вот мы его и запечатлим на вечные времена.

– Константин Александрович, – Миша попытался выскользнуть из рук господина Шапиро, но это было сделать не так просто. Несмотря на малый рост, фотограф обладал большой силой.

– Не говори ни слова, – левая рука Константина Александровича высвободила Мишино плечо, вторая не ослабляла хватки, словно хозяин боялся, что посетитель ускользнёт. – Обещаю, что портрет выйдет в наилучшем виде.

– Константин Александрович, я не один, – сыскной агент показал рукой на Венедикта и красноречиво посмотрел на фотографа, который в ответ легонько кивнул, что, мол, понял.

– Так, так, – господин Шапиро подошёл ближе к юноше, посмотрел с одной стороны, на два шага отступил, – что ж, хорошо. Прошу следовать за мною.

Через час в Мишином кармане пиджака лежала фотографическая карточка Венедикта Мякотина. Жуков время от времени проверялправой рукой, не исчезла ли она вместе с запечатлённым на ней юношей, направившим свои стопы в Кронштадт.

Константин Александрович придержал сыскного агента за рукав, когда тот собрался покидать ателье, и с обидой в голосе прошептал:

– Мишенька, не ставь меня более в неловкое положение, хотя бы заранее предупреждай о таких визитах.

Теперь дело оставалось за малым. Миша взял пролётку и, поторапливая извозчика, словно тот рядом с лошадью побежит и скорости прибавит, направился на вокзал. Первым делом надо было найти кондуктора, в чьём вагоне достославная троица доехала до станции Лигово, потом… далее Жуков загадывать не стал, а потирал ко всему прочему руки от предчувствия маячившей впереди разгадки Мякотинского убийства.

Сыскному агенту невероятно повезло, кондуктор был на службе и согласно расписанию отправлялся в нужную Мише Стрельну.

Едва взглянув на фотографическую карточку, кондуктор сразу же сказал:

– Ентот один из трёх был, ентот.

– Точно он? – Настаивал Миша, протягивая вновь карточку кондуктору, который нахмурился и с показным раздражением произнёс:

– Да что я человека вспомнить не могу, чай память у меня огого, – и тут же прикусил язык, сконфуженно улыбнулся, поняв, что нельзя разговаривать так со столичным щёголем. Ещё, не дай Бог, подаст жалобу начальнику.– Он там был, не сомневайтесь.

– Благодарю, – Миша и не заметил ни раздражённого тона, ни заискивающего, просто голова занята совсем другим, нежели такими мелочами жизни.

С подножки вагона Миша не спустился, а спрыгнул, нетерпеливо огляделся по сторонам и когда увидел знакомую статную фигуру Селивана, облегчённо вздохнул.