Максим Городничев - Бродяга

Я старался не думать об этом, не думать ни о чем. Быстро шел вперед. Забрался, цепляясь за выступы камней, на смотровую площадку планетария, откуда легко допрыгнуть до крыши особняка, побежал, пригибаясь, на противоположную сторону башни. Вдруг справа, из темноты, выдвинулась огромная лапа. Я запоздало дернулся, оглушенный и смущенный необъяснимой энергетикой места, но крепкие пальцы ухватили за горло, пережав трахею. Почувствовал, как ноги отрываются от земли. Превозмогая боль, я выдернул мясницкий нож, но что-то тяжелое выбило его из руки.

Правое предплечье онемело от удара. Хрипя, я ухватился левой рукой за пальцы на горле, но оторвать не мог. Я терял силы, а тварь шумно, словно дыша за нас обоих, прижала меня к стене. Луна выползла из-за облака, обдав площадку свинцовым светом: меня держало, роняя клочья пены, невыразимое. В нем чувствовалось и человеческое, но звериное преобладало. Карикатура, пародия на человека, на жизнь. Тролль. От существа разило, как от куска мяса, забытого в мусорном баке в разгар лета. Вонь так сильна, что просачивалась сквозь перекрытые дыхательные пути.

Задыхаясь, я оттолкнулся ногой от балюстрады. Нас отшвырнуло, тролль завис над бездной. Перед глазами клацнули зубы, но пальцы разжались – хищник не желал умирать даже с добычей в лапах. Я, шатаясь, ухватился за перила, чуть отступил, не раздумывая спрыгнул ниже – там виднелась внутренняя стена особняка.

На спину обрушилось тяжелое. Я не удержался на дрожащих ногах, упал, но тут же поднялся. Тролль мог убить из темноты, но зверь, как кровавый сомелье, желал насладиться агонией жертвы.

Тролль метнулся вперед, надвигаясь грудной клеткой, из глотки вырвался никак не артикулируемый рев ярости. Я подпрыгнул, выставляя ноги, обеими ступнями ударил в грудь врага. Любые кости переломились бы как тростинка под стопой лесоруба, но тот лишь упал, загремел по ступенькам ниже и оказался на первом этаже. Я заметил: в лапе мутанта мелькнул камень.

Глотая прохладный воздух, я кинулся на гребень стены. Луну заштопало облаком, под ногами поплыли чернила – почти не отличишь узкий гурт стены от пустоты. Сзади свистнул рассекаемый воздух, в голову ударило твердое, и сознание покинуло меня.

[ССХЛАЦЦЦ]

«В центре разваливающегося мегаполиса – рабство и ростовщичество. Город прекратит строиться после того, как достижения, накопленные человечеством за тысячелетия эксплуатации, рухнут бесформенной кучей просроченного долга. Люди на прилавках корчатся от недостатка кислорода, а Город на вихляющейся оси неумолимо летит по кругу, нет ни тормозов, ни выбора. Он лишь закручивает волчком рынок, заставляя нас крепче цепляться за разделочные доски».

Выворачивающие на изнанку мысли, перебивая друг друга, бубнили в голове. Я очнулся от холода в подвешенном состоянии – тело распяли на сырой стене, я был как мясо, лохмотьями свисающее с каменного оборванца: запястья в железных кольцах, а c затылка на пол – весенняя капель.

Никому бы не понравилось чувствовать себя куклой, распятой по канонам Бандинелли, не понравилось и мне. Но обстоятельства изменились с головокружительной быстротой, и теперь мне приходилось трястись, как животному на бойне, при виде остро наточенного топора. Когда по мокрому коридору кто-то шел, загребая ботинками мутную воду, мне становилось не по себе. Победитель не думает о поражении, но когда проигрываешь, реальность быстро дает понять: приговор уже вынесен, свидетельство о смерти подписано и отправлено в архив.

Я попытался осмотреться: грязный подвал, под потолком сквозь бойницы проникает лунный свет, ясно ощутим запах плесени. Обе бойницы перекрыты решетками. Губернатор даже своему тайному каземату сделал своеобразные повязки на глаза.

Взгляд зацепился за что-то. «Выхода нет». Большими красными буквами по серому. Краска засохла неравномерно, и запах. Пахнет железом. Писали кровью? Сколько жертв пришлось сцедить? Я заметил: буква «т» не дописана.

Подвал – длинное прямоугольное пространство, пахнущее чем угодно, только не жизнью. В одном углу пророс плющ, сожрав что-то живое. Рядом клетки, ржавые, воняющие болью и страхом.

Наверху монотонно скрипели оконные петли. Только вслушайся, ших-ших, легкое, под чертовым сквознячком. Щелястые ставни, щелястые зубы, дыры в заборах – сквозит отовсюду!

На противоположной стене болталось тело женщины, поблескивая перламутровым потом на висках, почему сразу не заметил? Она очнулась, распахнула зеленые лужи глаз, горящие фосфором, губы округлились в безмолвном восклицании. Она всматривалась в изможденное лицо, покрытое сеточкой морщин, такие же зеленые глаза, что смотрели на нее сквозь мутную кровавую пелену. Я с великим трудом оторвал взгляд. Ярость, кипевшая в нейронах, едва не просочилась сквозь поры на лбу.