Максим Городничев - Помутнение

Предисловие

В Европе XII века становится обычным для церкви делом расправляться с идеологическими противниками насильственными средствами. Казни совершаются над наиболее опасными оппозиционерами и еще не носят всеобщего характера. Однако бессилие клира справиться с растущим антицерковным и антифеодальным движением породило идею физического истребления еретиков.

В 1216 г. Папа Гонорий III учредил нищенствующий орден проповедников во главе с испанским монахом Домиником де Гусманом, отличавшимся слепой преданностью папскому престолу. Члены ордена посвятили себя выявлению и разоблачению еретиков, и защите канонической церкви от их критики.

Аскетизм и железная дисциплина быстро превратили доминиканцев в ударную силу католической веры. Они могли жить среди отступников, притворяться единомышленниками, если это было в интересах духовенства. Подобные меры способствовали спасению церкви от развала, угрожающего ей из-за политики многих королевских дворов, стремившихся освободиться от давления клира, и ересей, развивающих идею плебейской революции.

Постепенно орден перестраивался в карающую машину, в итоге получив название «инквизиционный» (расследующий).

В середине XIV века католическая Европа была покрыта сетью инквизиционных трибуналов. Еретики жили словно на вулкане, который в любое время мог начать извержение и поглотить их. Ибо в глазах людей инквизиция, созданная для искоренения крамолы не средствами убеждения, а средствами

уничтожения, была всемогущей и вездесущей.

«Задача инквизиции, – писал французский инквизитор XIV века Бернар Ги, – истребление ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики, еретики не могут быть уничтожены, если не будут уничтожены вместе с ними их укрыватели, сочувствующие и защитники».

Инквизиторов облекли неограниченной властью. Согласно каноническому праву, всякому препятствующему деятельности сотрудников трибунала и подстрекающему к этому других, грозило отлучение от церкви, с последующим сожжением.

В Евангелии от Иоанна Христос говорит сомневающимся: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; и такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают». Этот пассаж был в особенности дорог инквизиторам, ибо оправдывал использование костров.

Во времена, когда инквизиция расползалась по Европе, поиск еретиков не представлял большого труда – те открыто выступали против официальной догмы. Однако после массовых казней и кровавых расправ над последователями еретических учений на севере Франции, в Италии и священных землях Римской империи еретики вынуждены были скрывать подлинные убеждения и даже соблюдать католические обряды. Это усложнило работу инквизиторов в обнаружении врагов клира под личиной правоверных католиков. Но с течением времени сотрудники трибуналов приобрели сыскные навыки и опыт по выявлению отступников, изучили способы укрывания последними своей деятельности от бдительного ока церковных преследователей.

Инквизицию, помимо еретиков, волновала проблема ведовства и магии. Ведьмы и колдуны, – утверждали воины Христа, – принадлежат к «синагоге» сатаны. Средневековая охота на ведьм вошла в историю, в немалой степени благодаря тому, что в 1486 году два великих инквизитора, Яков Шпренгер и Генрих Инститорис, написали знаменитое руководство по борьбе с колдовством – «Молот ведьм».

Это основной и самый зловещий из всех трудов по демонологии, вплоть до XVIII века объединявший древние легенды о черной магии с церковной догмой о ереси и открывавший двери потоку инквизиторских проповедей так широко, насколько это мог сделать печатный труд.

В столь мрачные времена разворачивается действие рассказа. Однако важно заметить, что перед читателем открывается не средневековье как таковое. Это альтернативная история XV века или, еще более точно, сон-бред о средневековье героя-наркомана, проживающего в параллельной реальности другую жизнь, сотканную из оживших цитат религиозных книг, которые он читал, постеров из эротических журналов, кадров из кинофильмов. Лексика, поведение, сознание главного персонажа изобличают современного человека, попавшего в иную социально-культурную среду. Причем наркотическое опьянение понимается не только в буквальном смысле, но возводится в тексте на уровень метафоры бытия: «на игле – на игре». И сами границы между прошлым, настоящим и будущим, между реальностью и сном условны. Именно поэтому в произведении используется множество реминисценций из шедевров мировой литературы, анахронизмов, стриптиз-баров, LSD-пилюль и шприцев. Это нуар, погруженный в средневековую атмосферу, где каждая строчка, каждое имя хранит тайные смыслы и подтексты, это постмодернистский наркотический транс, необычный симбиоз исторического и готического романа, триллера, философского трактата.