Дмитрий Сафонов - Энские истории

Геометрически безупречной кривой я очертил контуры свода ее груди; слева, рядом с ключицей, были две маленькие родинки: в сантиметре друг от друга, словно неаккуратные чернильные брызги; задержавшись возле них ненадолго, я начал медленно и неумолимо сжимать сладострастные кольца вокруг затвердевших сосков; как в детстве, когда вылизывал плотную пену взбитых сливок вокруг сочных ягод ежевики.

О чем я думал тогда? Скорее всего, ни о чем. Я пытался сфокусировать разбегающееся сознание и четко зафиксировать его на мельчайших деталях; я как бы смотрел на себя со стороны сквозь увеличительное стекло; быстротечность происходящего и неизбежность близкого финала — превосходная линза; она очищает взгляд от привычного цинизма; позволяет увидеть скрытые ранее мелочи; заметить казавшиеся неразличимыми оттенки.

Я, например, увидел, что над верхней губой у нее — маленькие усики; собственно, и не усики даже, а просто — темный пушок; странно, но мне это ужасно понравилось. Затем я разглядел тонкую голубую вену, пульсирующей дугой перекинувшуюся с шеи на лицо; обратил внимание на причудливый вырез ноздрей; а от густых длинных ресниц долго не мог отвести глаз; и ведь ни капли туши; ну совсем нисколько; ей-богу, не преувеличиваю. Правда! Поверьте мне, это очень важно; ведь ни капли туши; я блуждал в ее ресницах, запутался в них, повис на них, как платок на ветках цветущей акации, и не обнаружил никакой туши! Вся моя жизнь, как слеза, повисла в тот миг у нее на ресницах! И была она чистая, как и подобает слезе, и я не боялся, что она вдруг помутнеет — ведь не было никакой туши!

Нащупал крючок… Расстегнул юбку; она стала снимать ее через голову… Вывернувшись наизнанку, юбка полностью скрыла ее лицо и вытянутые руки; она не могла пошевелить ими; меня вдруг пронзило острое ощущение ее абсолютной беззащитности передо мной; вспыхнула горькая досада из-за несуразности ее позы и даже появилось ненужное, ничем не обоснованное, но очень назойливое чувство стыда. Стремясь утолить, заглушить его ответным уничижением и вместе с тем желая сторицей вознаградить ее за придуманные мною страдания, я бросился целовать ей ноги: беспорядочно, страстно, покрывая их горючими, глупыми и мне самому непонятными слезами. Я поднимался все выше и выше; я страшно спешил, словно боялся опоздать куда-то; мое беспокойство передалось и ей; она рванула юбку что было сил; я услышал, как затрещала материя; шпильки, выскочившие из волос, с тихим звоном упали на пол; стук колес не смог заглушить этого жалобного звяканья; одним энергичным движением я устранил последний барьер между моим ДЫХАНИЕМ и ее ЗАПАХОМ и припал к ней жадными губами; она обхватила мою голову и запустила в волосы свои острые коготки; ее мягкие теплые бедра, возмущенно вздрагивая от уколов жесткой щетины, высушили слезы на моих щеках; нас захлестнула безмятежная радость взаимного обладания; последняя часть пути была пройдена; возвращаться назад уже не было смысла; можно было не задумываться о следующем шаге; и только ее курчавые короткие волоски вызывали у меня легкую щекотку в носу.

Дальнейшее я помню довольно четко: но не подряд, а какими-то равными отрезками: видимо, все органы чувств действовали заодно, подчиняясь общему ритму сладостных конвульсий.

Узкая полка показалась нам неудобной, и мы перенесли боевые действия на столик; широким взмахом я разметал по тесному пеналу купе стаканы, доллары, нитки, пудреницу и все, что попалось под руку; холод металла, белой полосой опоясывавшего пластиковую столешницу, на мгновение смутил ее кожу, отозвавшись россыпью взволнованных пупырышек на спине и ягодицах; маленькие ступни с ярко-лаковыми ногтями прочными опорами утвердились на противоположных дерматиновых берегах; и я постучался в свод воздвигнутой нами арки; затем отступил и начал все сначала. Наконец пролеты дивного моста подались, задрожали и рухнули с жалобным вскриком; мне же этого было мало; отбросив ногой пистолет, я бережно уложил ее на полку лицом вниз, обхватил коленями ее бедра и, покрывая поцелуями одно сокровенное местечко между лопатками, продолжил свои ритмичные содрогания, благодарно встреченные ею подчеркнутым изгибом поясницы.

Потом все перепуталось: в какой-то момент я обнаружил себя лежащим на боку; ее голова металась на моей левой руке, а правой я плотно обнимал ее поджатые колени; затем вдруг неведомо откуда налетевший вихрь враз все изменил, и вот уже наши ноги заплелись таинственным иероглифом; потом я увидел ее запрокинутую голову над собой; покачиваясь, словно в седле, она ехала прямо на меня; затем развернулась и поскакала в обратную сторону; после чего я сидел, скрестив ноги по-турецки, а она, тесно прижавшись к моей груди, крепко обнимала меня ногами за талию.